скучаю.
Пока я пытаюсь… придумать, как сказать это.
**возвращает разговор в нужное русло**
Что случилось, милая леди?
Я не хочу… разрушать магию момента или что-либо другое, но я хочу, чтобы ты знал, что я… адаптируюсь.
Ты говорил, что хочешь, чтобы я всегда оставалась собой и ничего не скрывала. Так что я стараюсь следовать этому.
Даже если меня беспокоит то, что ты разозлишься из-за того, что я все «порчу» для тебя.
Прости меня. Я не совсем это имел в виду.
Мы оба адаптируемся. То, что я как ничто другое узнала на терапии, это то, что мои страхи являются только моим делом.
Ладно. Но все равно хочу поступать с тобой правильно.
Так что если я могу помочь или не делать что-то конкретное, то скажи мне, пожалуйста.
Ты очень милый, и я ценю это.
Не так много можно сделать.
Просто знай, что если я кажусь немного не в себе или двигаюсь странно, то это потому, что я буквально адаптируюсь к новым химическим взаимодействиям в моем мозгу.
Ну, мне нужно очень внимательно следить за своим распорядком сна.
Потому что часть меня предпочитала бы просто… не спать.
Пришло время для откровения: разговаривать с тобой и быть рядом ОЧЕНЬ приятно. Уровень дофамина сходит с ума.
Поэтому сейчас я борюсь с несколькими… желаниями.
И нет, я не расскажу тебе о них. Не смей думать ни о чем пошлом.
Ты гетеросексуальный цисгендерный восемнадцатилетний парень, Уолтер.
Ахахахаха! Туше, мисс Августина.
Так… хочешь потом прийти посмотреть фильм?
О Боже. Ты ни одного слова не прочел, что я написала?
Вообще-то я прочел их все.
Прошло тринадцать дней (почти что) блаженства, и Энди никогда еще не чувствовал себя настолько живым. И не просто живым: находясь рядом с Шелби, узнавая больше о ней и видя, через что ей пришлось пройти и что пришлось пережить, Энди почувствовал надежду впервые со дня смерти Эммы.
Более того, сейчас был ранний вечер, и он гнал на велосипеде вниз по склону, ловя лицом порывы воздуха, в то место, которое он не ожидал, что посетит добровольно.
Прошлой ночью Энди и Шелби вместе со своими отцами ходили поужинать. В дополнение к очень неловкой моментальной дружбе («Это явно судьба, раз нас обоих назвали Чарльзами», – сказал Доктор Августин, когда он с отцом Энди начали сверять свои календари, чтобы найти дату для совместного катания на зиплайне) ощущение того, какими мирными могут быть отношения между людьми, когда все друг с другом ладят, застало Энди врасплох: он правда скучал по той маме, которую знал, и хотел наладить с ней отношения.
На прозрачно-голубом небе сияло солнце и слышалось щебетание птиц (когда вообще Энди в последний раз обращал на это внимание?). Быть может, это добрый знак. Папа уехал из города утром по делам, поэтому Энди решил потратить несколько следующих дней на попытки восстановить отношения с любимой мамой. Ее уже не было дома, когда он проснулся (и была ли она дома этой ночью вообще), так что Энди решил достать старый добрый горный велосипед, чтобы проехать пять километров до штаб-квартиры избирательной кампании Крис Криддл, также известной как дом его старого ворчливого дедушки-тезки.
Энди заметил машину мистера Лока еще до маминой, и его позитивное настроение на улучшение отношений испарилось. Его не должно было удивлять, что мистер Лок был тут – это офис кампании, а он был ее менеджером.
Но само его нахождение здесь – то, что женщина, носившая Энди под сердцем, наняла мужчину, который способствовал тому, что ребенок Энди был удален из тела дочери этого человека, – напомнило Энди обо всем, чем была известна его мама, и это заставило его хотеть выть и сломать что-нибудь. В этот момент он уже хотел развернуться и отправить все мысли о воссоединении матери и сына на свалку. Потому что это, очевидно, было плохой идеей, у которой не было и шанса.
Но затем Энди подумал о том, что Шелби сказала ему, когда он поделился своим чувством зависти к ее отношениям с родителями: как бы некомфортно это ни ощущалось, иногда лучшим решением бывает дать человеку – особенно родственнику – быть правым.
Поэтому он глубоко вздохнул и направился к главному входу.
Энди обрадовался, когда взятые с собой ключи пригодились, так как дверь оказалась закрытой. Это было странно, но он решил не задумываться.
– Мам? – позвал он, заходя в помещение.
Ответа не последовало, но он слышал ее смех.
Это был хороший знак. Если она смеялась, то у нее достаточно хорошее настроение, наверное.
Энди потратил несколько секунд, чтобы прокрутить в голове заготовленные слова, и затем отправился в глубь офиса. Дверь была приоткрыта, и он стал еще более уверен в себе, когда оттуда раздался новый взрыв смеха.
– Привет, мам, я…
«…наверное, вижу очень плохой сон», – потому что когда Энди толкнул дверь, то увидел свою мать сидящей на столе спиной к нему, обнаженной по пояс.
А мистер Лок без рубашки стоял перед ней. С расстегнутыми брюками.
– ЭНДРЮ! – закричала мама, пытаясь слезть со стола и одновременно схватить свои вещи. Задев коробку с документами, она упала и ударилась головой о книжную
