из несчастий, потому что работал, и видите, результат налицо, говоришь ты дома, объясняя самому себе и семье, почему тебя не интересуют бывшие сотоварищи по судьбе. Ты рассказываешь о них, о каждом по отдельности и обо всех вместе, поучительные истории: ведь сколько раз перед ними открывалась какая-нибудь великолепная возможность, но они, конечно, не пожелали ею воспользоваться, для них корчма и безделье были важнее. А ведь и тебе помог только случай, когда умерла одна твоя бездетная родственница и тебе досталась ее квартира. Это была старая тетушка в Будапеште, ты даже не знал, что она еще жива, в последний раз ты встречался с ней в детстве, а потом тебе и в голову не приходило навестить ее. Квартиру должны были получить соседи, потому что они ухаживали за ней, даже денег для нее не жалели, думали, чьему-нибудь ребенку эта квартира будет кстати. Но тетушка не оставила завещания, об этом как-то все позабыли, она и сама не помнила, что у нее есть родня, но суд это выяснил. Соседи так и не смогли доказать свои права, и суд, следуя букве закона, присудил квартиру правомочному, по бумагам, наследнику.
Вот у тебя и появился кров над головой. И это вовсе не был тот кров, про который поп говорил своей пастве: дескать, кому негде жить, тому тело Христово станет прибежищем, — но разве можно представить, чтобы тело мертвого Бога защитило, например, от плохой погоды. Церкви же на ночь запирают, чтобы туда не набились бездомные, потому что церкви существуют только для достойных верующих, которые еще в детстве регулярно принимали участие в различных обрядах, а с тех пор платят церковный налог, и если нужно, то частью урожая или деньгами способствуют процветанию общины. Церкви — это духовные офисы государственной власти, где попы морально закабаляют верующих, боящихся смерти, вживляя в них такие рецепторы повиновения, от которых невозможно избавиться на протяжении всей жизни, так что какая бы радость у тебя ни случилась, ты боишься, что на том свете тебе многократно придется расплачиваться за это.
Крыша над головой у тебя появилась, а в конце концов ты нашел и работу, что также было результатом случайности. Освободилась вакансия в структуре самоуправления, и на вакансию эту не нашлось, кроме тебя, ни одного подходящего претендента. Ты взбирался по служебной лестнице все выше, и не только для того лишь, чтобы достать папку на верхней полке. Ты очень устраивал мэра. Еще бы: сотрудник, у которого нет и не было никаких личных отношений ни с кем, да и откуда им было взяться, если ты пришел, что называется, с улицы; уже когда определяли твою пригодность, это соображение стало самым весомым фактором, хотя вообще-то любой другой из отвергнутых претендентов в большей степени заслуживал эту должность. Тебя можно было вовлекать, без всякого риска, в комбинации по общественным закупкам, и ты прекрасно пользовался этой возможностью. Почему бы и нет? Ты хотел быть верблюдом, а когда наконец им стал, потому что на тебя как на подставную фигуру свалилась солидная сумма и деньги ты поместил в надежное место в зарубежном банке, — ты вступил в правозащитную организацию. Почему бы и нет?
Тебе, в твоем общественном положении, приличествует защищать права, все-таки мы живем не в такой стране, где ненавидят цыган. Да и вообще нет такого слова, «цыган», есть только — «рома», и ты делаешь все, чтобы защитить права этих, оказавшихся в неравноправном положении людей, хотя все знают, что цыган ты ненавидишь, и если ты, из-за одной некрасивой истории, происшедшей в какой-то провинциальной школе, громко осуждал сегрегацию и ненависть к цыганам, то сам-то ты никогда не записал бы своего ребенка в школу, где полкласса — цыгане. Да будь там всего один цыган, ты все равно задумаешься, не перевести ли ребенка в другое учебное заведение.
Конечно, если ты и перевел бы, то сослался бы не на цыгана, а на уровень преподавания в школе, ну и еще на то, что учительница почему-то возненавидела твоего ребенка. Она даже не обратила внимания, насколько прекрасные у него объективные данные, и баланс между поощрениями и порицаниями явно склонялся в сторону порицаний. Все это ты скажешь директору, который постарается тебя успокоить, ведь он знает, насколько ты важный человек в структуре самоуправления, правая рука мэра, а материальное положение школы, так же как статус директора, напрямую зависят от хорошего отношения мэра, — но ты остаешься непоколебим. Ты долго ждал, чтобы что-нибудь изменилось, говоришь ты, но ничего не менялось, и теперь ты твердо решил, что не оставишь своего ребенка в этой школе.
Этим решением ты и учительницу поставил в тяжелое положение. Директор приглашает ее к себе и выговаривает ей: из-за нее школа потеряла одного ученика, к тому же не кого попало. Напрасно учительница говорит о слабых способностях мальчика, о том, что она не могла позволить, чтобы он постоянно унижал и высмеивал ту несчастную девочку-цыганку, — с этого дня вокруг учительницы складывается некоторое отчуждение, некое подозрение: что-то с ней не так, раз дети уходят из ее класса. Что с того, что она была очень хорошей учительницей, ее любили и дети, и родители, — положение ее с этого момента пошатнулось, а тут уж оживились и давно завидовавшие ей коллеги, так что в конце концов, через пару лет, ее уволили, причем именно из-за твоей ненависти к цыганам. Но, слава богу, такой школы, куда ты мог бы со спокойной душой перевести своего сынишку, в окрестностях нет; правда, есть школа, куда ходят — когда ходят — дети цыган-музыкантов, а с ними ты можешь смириться, они тебе уже вроде и не цыгане.
Ты до слез растроган, когда смотришь документальный фильм о попавших в сиротский дом детях с несчастной судьбой, когда перед тобой проходят эффектные кадры, рассчитанные как раз на таких, как ты; но когда выяснилось, что по биологическим причинам или из-за неудачно сложившейся семейной жизни ты вышел из репродуктивного возраста и остался бездетным — что тут поделаешь, на это тебя обрекли природа и судьба, — и ты стал подумывать, не взять ли на воспитание ребенка из приюта, — в анкете ты жирной чертой подчеркнул, что речь не может идти о ребенке цыганского происхождения. Хотя если бы тебя устроил цыганенок, ты бы давно уже воспитал ребенка, но тебе цыган не нужен, ты не хочешь, чтобы в семье у тебя был представитель чужой расы. Вместе с тем ты радуешься, когда слышишь, что американские супружеские пары охотно
