Правда, доктор заметил и другое. Корницкий после таких встреч становился как-то веселее, его глаза оживленно блестели. Казалось, что от этого скорее начали заживать раны. И однажды утром, после очередной перевязки, Корницкий решительно заявил Толоконцеву:
- Яков Петрович, выпишите меня из вашего ведомства.
Толоконцеву показалось, что его больной бредит.
- Как это - выписать? - спросил он, со страхом поглядывая на Корницкого. - Куда? Зачем?
- Я хочу в свой отряд. Теперь начинаются самые горячие бои. А я уже здоровый.
- Успокойтесь и даже не говорите об этом. Сейчас вас будут кормить. Поправитесь, я разбинтую вашу левую руку, и тогда вам сразу же нужно переправляться на Большую землю.
- А мне кажется, что работы для меня хватит до прихода наших. Послезавтра я должен с вами распрощаться.
Напрасно Толоконцев старался удержать Корницкого от безрассудного, как ему казалось, поступка. Через два дня Антон Софронович уже оказался на Волчьем острове в своем отряде. Большинство людей вместе с Кастусем Мелешком были в этот день на операции. Зайдя с Мишкой в штабную землянку, Корницкий приказал позвать радиста. И когда тот явился, Антон Софронович сказал:
- Садись, браток, пошлем телеграмму в Центральный штаб. Пиши: "Выздоровел. Приступил к исполнению обязанностей. Корницкий".
Радист удивленно посмотрел на пустой правый рукав командира, перевел взгляд на марлевую повязку левой руки и снова склонился над бумагой.
Корницкий сделал вид, что не заметил удивления в глазах радиста. Пусть удивляется! А он будет воевать по-прежнему. Это неважно, что нечем держать оружия. Необязательно командиру отряда стрелять. Он будет планировать операции, руководить ими. Исполнителей теперь хватает. Из деревень и городов приходили все новые и новые люди. Отряд увеличивался. В нем уже насчитывалось около четырехсот партизан. А когда-то приземлилось только шестнадцать.
Шестнадцать и четыреста! Четыреста добровольцев, которым только прикажи, так они, как говорится, руками повырывают колеса из-под немецких эшелонов, чтоб те не катились на фронт!..
Перед Антоном Корницким сидели и стояли командиры рот и взводов, которые сошлись в землянку на совещание. Он по-прежнему придирчиво и строго осматривал их выправку, расспрашивал каждого в отдельности, что сделано за последние дни. Оказывается, его хлопцы не спали... Пока он отлеживался в госпитале, они день за днем выполняли самые трудные задания. Кастусь Мелешко умело руководил людьми.
Правда, можно было бы сделать значительно больше. Об этом Антон Корницкий и заговорил, выслушав рапорты командиров. В последнее время гитлеровцы поспешно начали вырубать лес вокруг своих гарнизонов, а также вдоль железнодорожных путей и вдоль шоссе. Так, считали они, партизанам нельзя будет к ним подбираться. Оберегая паровозы от подрывов, оккупанты прицепляли к ним спереди платформы с балластом. Напрасные предосторожности! Ничто не спасет фашистов от справедливой пули партизан. Каждая должна попасть в цель, должна бить гадов в самое сердце. Воздух, которым мы дышим, и земля, по которой мы ходим, будут очищены от этой погани, скоро Советская Армия начнет новое наступление. Но мы должны и обязаны усилить удары по вражеским коммуникациям, по вражеским логовищам. Понятно, лесом или кустарником подбираться к фашистам легче. Деревья хороший друг партизана. А что, как нет их с тобою рядом возле железной дороги или шоссе? Остановишься и станешь глядеть издалека на недоступные эшелоны? Глупости! Где нет деревьев, там есть трава, есть кочки, овражки, чтобы незаметно подползти с толовым зарядом. Надо только сильно захотеть, пошевелить мозгами!..
Антон Корницкий готов был хоть завтра идти со своими партизанами на операцию. Но не напрасно его задерживал в госпитале Яков Петрович. Незажившие раны свалили командира отряда на другой же день после ухода из госпиталя. Толоконцев, проведав об этом, примчался в землянку Корницкого.
- Теперь без моего позволения вы отсюда не выйдете! - решительно заявил доктор. - Надо беречь себя. А то получится, как в той песне, помните?
Ни сказок о нас не расскажут,
Ни песен о нас не споют!
- Это, дорогой Яков Петрович, про мещан, которые "как черви слепые живут", - поморщился Корницкий. - А о подвигах советских людей в дни войны будут и песни петь, и сказки рассказывать.
Еще с месяц после бодрой телеграммы в Центральный штаб вынужден был Антон Корницкий воевать со своими тяжкими ранами. Только крепкий, закаленный организм мог выдержать такие жестокие испытания. Постепенно возвращалась прежняя сила. Все чаще начал выходить командир из землянки, заглядывать в штаб. Теперь, как казалось Корницкому, он мог по-настоящему начать выполнять свои обязанности командира отряда.
И гитлеровцы скоро почувствовали это. Один за другим летели под откос поезда, которые направлялись на фронт, подрывались водокачки и казармы, рушились в реки мосты, из вражеских логовищ бесследно исчезали офицеры и агенты гестапо.
К Антону Корницкому приезжали командиры соседних партизанских отрядов, чтоб посоветоваться, как лучше организовать разведку либо провести ту или иную операцию. И он радовался, что еще нужен людям.
Однако в его сердце одновременно росло и беспокойство. Случалось это чаще всего в те дни, когда партизаны отправлялись на самые опасные задания. Тогда Корницкому хотелось самому быть вместе с ними. Ведь даже досконально разработанным планом не предусмотришь всего того, что своими глазами увидишь на месте.
И Антон Корницкий однажды не выдержал и сам повел людей на наиболее ответственную операцию. После выполнения задания партизаны вынуждены были отходить под бешеным огнем противника. Пули зловеще цыкали в воздухе. Антон Корницкий приказал ложиться на землю и отползать.
А сам ползти не мог! Вдобавок ко всему, он еще плохо слышал. Он не слышал треска веток под ногами, не слышал, что шепчут ему товарищи.
Весь черный, как земля, вернулся Антон Софронович в лагерь. Хмуро поглядывая на забинтованную левую руку, ходил он по землянке из угла в угол. Проклятый взрыв! Как он все переиначил. Вместо того чтоб помогать другим, как бывало раньше, он, Корницкий, сам не может теперь обойтись без помощи других. Его все еще вынуждены были кормить, как малое дитя, с ложечки! Одевать его, обувать!..
Не стал ли он, солдат, нахлебником у этих суровых людей, которые, не жалея жизни, ведут тяжкий бой с фашистскими захватчиками? Не время ли ему открыто, как коммунисту, признаться в своей беспомощности и выйти из строя, чтоб не мешать другим!
Бессонная была у Антона Корницкого эта ночь. Вздремнул он немного только под утро. И снова перед ним встали крутые горные стежки Испании, по которым он, полный неутомимой энергии и силы, пробирался со своими бесстрашными друзьями во вражеский тыл. Было и такое, когда ему показалось, что его друзья-испанцы исчезли, и он оказался один среди опаленных солнцем голых скал... Антон Корницкий оглянулся и тотчас же услышал знакомый голос Хусто Лопеса:
- Камрад Антон!.. Камрад Антон! Вам телеграмма!..
Корницкий проснулся и крепко выругался. Он был не в Испании, а лежал в своей землянке. Перед ним стоял Хусто Лопес и с ним радист. В руках у радиста был клочок бумаги.
- Читай, - вяло промолвил Корницкий.
Телеграмма была из Центрального партизанского штаба. Корницкому приказано вылетать в Москву.
- Что? Уже кто-то успел набрехать про мои руки? - не помня себя, зло закричал Корницкий. - Антон Корницкий не солдат, а нахлебник?! Захотели от меня избавиться? А ну, помогите одеться! Мы еще повоюем!
- Да, повоюем, камрад Антон, - поддержал его Лопес. - Только вам не надо ходить в бой. Про это все партизаны говорят.
- Поживем - увидим, - сухо ответил Корницкий после долгого молчания. - Покуда цела голова на плечах...
Он с какой-то бешеной настойчивостью брался за подготовку новых операций. Только беспокойство и тревога за свою дальнейшую судьбу не уменьшались. Может, люди умышленно не подают виду, что сегодняшний их командир уже не тот, что был вчера? Может, они лишь для приличия по-прежнему обращаются к нему? Но нет! По-прежнему приезжают к нему советоваться командиры соседних отрядов, дела не стоят на одном месте. Взрывы мин его подрывных групп раздаются кругом. Железнодорожные пути на станциях забиты эшелонами, которые по нескольку дней не могут прорваться на восток через горы разбитых паровозов, вагонов, нагроможденных танков.
Нет, видать, он, Антон Корницкий, еще тут нужен!
"ПАРТИЗАНСКИЙ КРАЙ - БОЛЬШАЯ ЗЕМЛЯ"
Если Корницкий, предчувствуя что-то недоброе в телеграммах Центрального штаба, не спешил на партизанский аэродром известного теперь болотного острова Зыслов, то Василь Каравай не мешкал ни минуты. Готовились крупнейшие операции, и некоторых командиров партизанских отрядов и соединений срочно вызвали в Центральный партизанский штаб.
