господа социалисты свои идеи в долгий ящик не прячут, они торопятся их распространять, в том числе и среди инородцев.
И вот тут-то мы их всех цап-царап - и к ногтю! Славян, мусульман, кавказцев, чухну и прочую рыбешку... Одним словом, капитан, в осуществление ранее намеченных мероприятий пощупайте-ка хорошенько всю эту компанию под видом обыкновенного полицейского дознания. Нам надо знать точно - на чем они сошлись? Случайно или наоборот? Потому что дыма без огня не бывает. Уж я-то знаю.
Капитан так и сделал. Вызвал в участок доктора Смольникова, выбрал пристава поглупее и поручил ему задавать доктору вопросы.
Сам сидел в соседней комнате и цепко вслушивался в разговор, стараясь из ответов раздраженного доктора выудить чтонибудь полезное для себя.
- Так что, с какой целью изволили учинить драку? - начал пристав.
- Что, что? - переспросил Смольников. - Какую драку?
- С мусульманцами, напротив ихней бани.
- Ни о какой драке мне ничего неизвестно.
- В дом туземного лекаря ибн Яминова заходили?
- Заходил. Делал операцию.
- А зачем магометанцев потом били?
- Послушайте! - вспыхнул доктор. - Я же врач! Я никогда никого не бью! Я только лечу...
- Поднадзорного Соколова знаете?
- Знаю его племянницу.
- Откудова?
- Она работает у меня в больнице.
- А кто ее туда устроил?
- Я устроил.
- Зачем?
- Надо же ей где-то работать... И кроме того, в больнице не хватает опытных сестер милосердия.
- Ну, а Соколов-то Степан все еще против царя бунтует?
Или теперь уже против самого бога пошел?
Доктор Смольников откинулся на спинку стула.
- Насколько мне известно, они сейчас абсолютно сходятся во взглядах. Все трое.
- Кто - трое?
- Царь, бог и поднадзорный Соколов.
- Шутить изволите, господин Смольников. А между прочим, дядя вашей сестры милосердия бомбу в кармане носит.
- Не может быть...
- Вы его давно знаете?
- Собственно говоря... Да нет, совсем недавно. Здесь, в Коканде, и познакомились.
- Встречались часто?
- Очень редко. Два раза в году - на пасху и на рождество Христово.
- Никак вы верующий, доктор?
- Непременно. С младых ногтей.
- Среди местных коренных жителей средней руки много знакомств имеете?
- Что значит "средней руки"?
- Ну, чиновники, купцы, духовные.
- Поддерживаю весьма краткие знакомства только с больными. Так сказать, по долгу службы и профессии. В случае их выздоровления, разумеется.
- А на тех мусульманцев, которые с вами около бани были, что можете показать?
- Ничего не могу показать. Видел их впервые.
...Вернувшись в больницу, доктор Смольников долго сидел
один в своей комнате. Потом позвал Аксинью.
- Степан завтра не уезжает?
- Да вроде бы нет.
- Пускай зайдет ко мне. Как будто на прием... Щеку ему чемнибудь завяжи, чтобы лица не было видно.
Степан явился на следующий день, изображая сильнейшую зубную боль.
Когда они остались вдвоем, доктор сердито сказал:
- Опять дуришь, Степан... В кого ты собирался бомбу бросать около бани?
- Так то ж военная хитрость была. Поэта требовалось выручать, Хамзу то есть... Его фанатики чуть не забили.
- Кстати, как он тебе показался?
- Парень - порох, свою обиду уже на жизнь имеет.
- Все получилось очень естественно - болезнь его сестры и наше знакомство...
- К нему только искру поднеси - огнем займется. Готовый агитатор.
- А двое других?
- Умар и Буранбай?
- Да.
- Злые ребята, хорошего замесу. Сажай на лопату - ив печь. Хоть завтра.
- Завтра еще рано...
- По мне, так не рано.
- Надо связаться с Хамзой...
- Ну?
- И передать ему, чтобы пришел ко мне в больницу вместе с сестрой. На осмотр после операции...
- Понял. Аксинью к ним пошлю.
- У тебя хорошая литература осталась? Из нелегального?
- Наскребу.
- Пускай завтра Аксинья на работу с собой захватит... Дветри брошюры.
- Сделаем, доктор.
- Попрошу Хамзу прочитать и перевести для своих. Для Умара и Буранбая хотя бы.
В полночь на развалинах старой мечети встретились двое.
Оглянулись, вошли под полуразрушенные своды, сели на кучу щебня.
- Есть что-нибудь новое?
- Пока ничего нет, господин капитан.
- Почему?
- Мы в последнее время несколько охладели друг к другу, редко встречаемся.
- Надо изменить положение.
- Буду стараться.
- Ситуация складывается таким образом, что мне нужно знать буквально все подробности его поведения. Даже самые мельчайшие.
- Что-нибудь случилось?
- Еще нет, но может случиться. Постарайтесь восстановить прежние отношения. До определенной теплоты, если жарких объятий не получится. Проявите инициативу. Необходимо вызвать его на интимные откровения. Только так вы сможете получить сведения, которые мне нужны. Нажмите на его самолюбие, тщеславие... К слову сказать, ваше ходатайство об издании газеты удовлетворено. Кто будет вторым редактором?
- Урфон-эфенди.
- Используйте и этот факт. Скажите ему, что и он мог быть вашим соредактором, если бы вел себя соответствующим образом... Но это второй план. Главное - его связи.
- Расходимся?
- Да. Идите первый. И соблюдайте все правила осторожности, которым я вас учил. Никто не должен знать о наших встречах.
- До свиданья, господин капитан.
- До свиданья, Алчинбек.
Хамза сидел в своей комнате. Перед ним лежала книга со стихами татарского поэта из Казани Абдуллы Тукая. А под ней - тоненькая брошюрка, каждое слово которой обжигало ум и сердце.
Во дворе, около калитки, раздался голос отца.
- Где он?! - кричал ибн Ямин.
Хамза быстро спрятал брошюрку под ковер, накрыл подушками.
Хаким-табиб появился в распахнутом халате, в съехавшей на затылок тюбетейке. Лицо его было бледно.
- Что ты делаешь со мной?! - закричал ибн Ямин. - Почему позоришь перед народом? Сначала привел в дом русского доктора, теперь ходишь в театр в новый город!.. Сколько раз ты был в этом проклятом театре?
- Всего один раз, атаджан.
- Зачем тебе понадобилось это? Ведь наша жизнь невыносима и без театра! С нами не разговаривают родственники, отворачиваются соседи!.. Почему ты вышел из повиновения мне, почему не слушаешь никого?
- Мне стыдно давать вам советы, атаджан. Вы сами человек бывалый и мудрый. Но разве пойдет впрок ребенку с зубами разжеванная еда?
- Я знаю, что у тебя давно уже выросли все тридцать два зуба. Но в этом городе есть люди, которые хотят г.х выбить!.. Подумай и о себе, и о нас, твоих стариках родителях.
- Вы хотите, чтобы я отказался от того, что мне нравится? Что ж тогда остается? Я и так отказался почти от всего в жизни. Мне ничего нельзя - ни любить, ни работать по своему призванию, ни увлекаться искусством! Мне все недоступно!
- Хамза, сынок, когда ты был совсем маленький, я отвез тебя в Шахимардан. Я выпросил у гробницы для тебя долгую жизнь.
Дух святого Али явил свою милость и предсказал тебе богатство и счастье. Но ты ничего не делаешь, чтобы использовать покровительство святого. У нас ничего нет, мы еле сводим концы с концами... А если ты рассоришь нас с людьми, если ко мне перестанут ходить больные, что мы будем делать - я и твоя мать? Где возьмем кусок хлеба?.. Смирись, сынок, успокойся. Ты же окончил медресе и смог бы занять достойное место в жизни. Я бы хотел видеть тебя счастливым...
- Вы говорили, ата, о повиновении, - медленно начал Хамза, - вы призываете меня смириться и успокоиться. Но что означает смирение? Отказ от поисков правды?.. Но ведь вы же сами всю жизнь стремились к правде. Вы собирали наши древние книги, авторы которых еще много веков назад звали людей к правде. Авиценна, Аль Бируни, Фараби, Навои, Джами, Наршахи... Это в вашем доме, отец, я прочитал "Канон медицины", это к вам в дом приходили лечиться наши поэты Мукими, Фуркат и Завки, это вам читали они свои стихи о несправедливости и тирании наших баев. А я слушал эти стихи, сидя рядом с вами.
И это навсегда запечатлелось в моей душе!.. Вы всю жизнь дарили людям здоровье и силу, вы омолаживали их кровь и давали исцеление. Но баи, подобные Садыкджану и Миркамилбаю, железными когтями и ненасытными клювами впивались в излеченных вами людей и отбирали у них плоды ваших трудов выпивали их кровь, лишали здоровья. Они ввергают людей в отчаянье - я это вижу каждый день. У нас человек погружен в печали и страдания, ему просто тяжело дышать... А баи все пьют и пьют кровь людей и выпьют ее до последней капли, если не помешать им!.. Это вы, атаджан, приучили меня слушать голоса великих умов, зовущих к правде. Но что же вы делаете теперь?
Я хочу идти по следам людей, высоко почитаемых вами, а вы зовете меня повернуть назад, к смирению... Нет, отец, да поможет вам аллах простить своего сына, но, видно, я пришел в этот мир, чтобы ввергнуть вас в тяжкие раздумья о моей судьбе, а не для того, чтобы использовать милости Али-Шахимардана...
- От твоих слов веет духом Мансура Халладжа, - тяжело вздохнув, сказал ибн Ямин, выходя из комнаты.
