Хамза сел на землю, закрыл лицо руками.
- Скажи, скажи еще раз, как все это произошло, - глухо сказал он, не разжимая ладоней. - Я ничего не понял.
- Ее подруга встретила позавчера Умара, - сказал Буранбай.
- Где встретила?
- На базаре.
- Ну и что?
- И сказала ему, чтобы он завтра, то есть вчера, в тот же час снова пришел на базар.
- Он пришел. Дальше...
- Подруга сказала, что Зубейда ищет тебя, что она просит тебя завтра, то есть в полночь, быть вот на этом месте. Она придет
сюда.
- Как же она выйдет из дома? Ее никуда не выпускают!
- Подруга уговорила сторожа. У них рано ложатся спать.
Сторож выпустит Зубейду.
- Но ведь сюда далеко идти от их дома. Далеко и опасно.
- Умар будет ждать ее на улице. Он проводит ее сюда.
- А вдруг им встретится кто-нибудь?
- Ну и что? Кто будет связываться с Умаром?
- А как же обратно?
- Мы подождем ее...
- Нет! Я сам провожу!
- Тебе нельзя. Если узнают, что она приходила к тебе, тебя
зарежут.
- Я не овца!
- Зарежут во сне. Не успеешь глаза открыть.
Хамза несколько секунд сидел молча. Потом поднял голову и посмотрел на Буранбая. В глазах у Хамзы блеснули слезы.
- Я буду верен тебе до конца дней, - тихо сказал он.
- Мы все проходим через это, - вздохнул Буранбай, - у меня тоже когда-то была любовь...
- Дочь медника?
- А ты знаешь?
- - Слыхал.
- Ничего не вышло. Отдали за богатого. Сейчас время денежных...
- Идут, - - шепотом сказал Буранбай.
Хамза вскочил на ноги. В конце тополиной аллеи показались две фигуры и тут же исчезли в тени, отбрасываемой деревьями.
Снова вышли на ярко освещенное луной место и снова исчезли в тени.
- Это они. - Буранбай поправил тюбетейку. - Я пойду навстречу. Мы с Умаром будем ждать там, в конце аллеи. Она придет сюда одна.
...Сердце Хамзы стучало так сильно, что он даже оглянулся.
Тишина. Только поют свою бесконечную, безразличную, бесполезную песню невидимки кузнечики. Вода журчит, нарастает, грохочет, будто ее льют с вершины горы. И луна безмолвно колотит в желтый круг своего бубна ослепительным серебристым сиянием.
Тишина. Все сгустилось. Сердце молотом бьется в наковальню груди.
Женщина вышла из тени. Вспыхнула лунным пожаром.
Погасла в длинной тени деревьев. Опять загорелась белым пламенем мертвого света.
Погасла.
Осветилась еще раз мерцанием древнего ока небес.
Погасла.
Зажглась как свеча на ветру в ореоле пустого зрачка ночи.
Погасла.
Ушла в тень. Слилась с темнотой. Растворилась во мраке.
И вновь родилась в угрюмой волне лунного серебра, в недобром, зловещем оскале холодного волчьего солнца.
Зубейда приближалась. Она шла по тополиной аллее, по упавшему на землю частоколу теней, то пропадая, то возникая.
Есть. Нету.
Белая. Черная.
Есть. Нету.
Небо. Земля.
Есть. Нету.
Человек. Маска.
Есть. Нету.
Здравствуй. Прощай.
Она шла через ночь без паранджи-чачвана. Только большой темный шелковый платок был наброшен на плечи.
Голова поднята вверх и запрокинута назад.
Белое пятно лица.
Она шла через полосы света и темноты, как мимо какогото неправдоподобно огромного полосатого хищника, выжидающе и терпеливо замершего на своей боевой охотничьей
тропе.
А иногда казалось, что это она, женщина, неподвижно замерла на тропе, на большой тополиной дороге жизни, а неправдоподобно огромный полосатый хищник медленно движется мимо нее, обходя сзади, гипнотизируя игрой своей странной окраски - лунными полосами и тенями тополей, лишая воли к жизни и к сопротивлению, чтобы напасть и нанести удар со спины.
...Зубейда остановилась. Их разделяло несколько шагов.
Хамза молча смотрел на нее. Они давно не виделись, и он был поражен происшедшей с ней переменой.
Это была совсем другая Зубейда, которую он никогда не знал.
Он не встречал таких женщин в Коканде. Никакой традиционной одежды, никаких украшений. Глухое длинное черное платье, похожее на мужской камзол, который он носил когда-то в медресе.
Но больше всего изменилось лицо. Его не было. Прямая линия сомкнутых бровей зачеркивала лицо. Оно было разрублено глубокой и резкой складкой над переносицей.
Лицо было без лица. Только маска решимости сделать то, что задумано...
- Прощай, - дрогнувшим голосом, глотая рыдание, сказала
Зубейда.
Луна осеребрила ее голову. В густой черной косе сверкнула
нить седины.
Игла прошла через сердце Хамзы. Он почувствовал весь ее
длинный металлический холод.
- Чаще приходи на мою могилу читать стихи о нашей
любви...
Луна раскололась. Голубые осколки посыпались на землю.
Упали в разные стороны тополя. Исчезли тени.
- Спаси меня, спаси, - прошептала Зубейда, - я не хочу умирать...
Она шагнула к нему и покачнулась.
Он успел подхватить ее. Она медленно, цепляясь за него руками, сползала вниз.
- Что с тобой, что с тобой? - растерянно шептал он, опуская на землю ее легкую тяжесть.
Она молчала. Жизнь ушла из нее. Хамза понял, что Зубейда в обмороке.
Он сел рядом и положил ее голову к себе на колени.
Пронзительно и невыносимо громко кричали веселые ночные обитатели трав. Решетчатая тополиная аллея снова стояла на месте. Шеренга теней сомкнула строй. Луна вернулась на небо.
И Хамзе вдруг показалось, что вот так, вместе с Зубейдой, и должна пройти вся его остальная жизнь. Чтобы сердце было заполнено печальной красотой мира. Чтобы тревога ночи вот-вот готова была бы смениться близким рассветом. И чтобы грустная сказка жизни - любовь - и начиналась бы и не начиналась, и рождалась бы и никогда не могла родиться, чтобы им вдвоем всегда можно было бы жить только внутри этой сказки, не выходя наружу, к людям.
- Как хорошо, - вздохнула вдруг Зубейда, - ты со мной...
Он посмотрел на нее, и белая нить седины в ее косе опять
ужалила его в сердце. Как тяжело было ей все это время, как быстро ушла от нее весна молодости, если зима страданий так рано коснулась ее головы!
Почему он так легко отказался от нее? Почему избегал встреч? Почему так просто потерял свое счастье? Почему лишил сам себя единственно дорогого и необходимого человека?
Ведь это же действительно счастье - счастье, счастье, счастье! держать на коленях ее голову, слышать запах ее волос, трогать ее руки и плечи, целовать ее глаза... Огромное, как небо, как вселенная, счастье!
- Иди сюда, - шепотом позвала Зубейда.
Он приблизился к ней. Она обняла его. И он обнял ее. Они прижались губами друг к другу. И небо взяло их к себе.
Ислам, шариат.
Они не запрещают покупать вторую жену, третью, четвертую...
Но они запрещают любить, если не заплачен калым.
Почему? Разве любовь разговаривает языком денег?
Нет, ничего не хочет знать любовь о деньгах. Ее не купишь ни за какое золото. Любовь - сама золото. И только язык сердца признает она. А он знает всего два слова - "нет" и
"да".
И когда сказано "да", все исчезает вокруг, все отлетает в небытие, одна лишь любовь звенит золотом неповторимых мгновений в почтительно замершем перед ее силой и торжеством
м и ре.
И, может быть, еще луна светит моложе и ярче, чем раньше.
И земля громче поет голосами неистовых обитателей своих трав.
И тополя еще дальше бросают свои длинные, свои юные и стройные тени.
Летит любовь над осеребренной ее щедрым светом землей. Звенят, поют, ликуют два любящих сердца друг около
друга.
Ислам, шариат - где вы? Ну разве можете вы сейчас запретить или оборвать эту песню? Разлучить два любящих сердца? Заставить их замолчать? И под силу ли вам нарисовать картину этой стройной тополиной аллеи и ослепительного сияния лунной ночи?
Нет, не под силу.
Любовь человеческая нарисовала эту картину. Любовь - безотчетная, безоглядная, неизбывная, неубиваемая, неистребимая, вечная.
Ислам, шариат - вас еще не было в мире, а любовь уже была. Вы есть, вы требуете плату за любовь...
Нет, не уплачен калым, а любовь звенит. Невидимым, неразменным, необратимым золотом любви звенит мгновение счастья двух любящих сердец.
Что можно сделать с этим?
Ничего.
Чем помешать этому?
Ничем.
Ночная птица, крича о чем-то, пролетела над ними.
- Она зовет меня, - сказала Зубейда.
- Кто зовет, куда?
- Птица... Зовет за собой...
Хамза не знал, где он, что с ним, сколько прошло времени.
Журчала вода, луна смотрела с неба, вокруг чернела ночь. Всего остального не было.
- Мне пора, - сказала Зубейда.
- Подожди, подожди!
- Надо идти. Отец, наверное, уже заметил, что меня нету...
Хотя теперь все равно.
- Что ты хочешь сделать?
- Я не смогу жить в доме Садыкджана...
- Давай убежим!
- Куда?
- В другой город...
- Меня найдут - калым уплачен. По законам шариата, я собственность Садыкджана.
- Уедем в Россию. Там не действуют законы шариата.
