Вот сюда-то и привел меня Курт.
Он принес с собой какое-то нехитрое сооружение из серого холста, дерева и тонкого шпагата и раскинул все это на земле. В таком виде это напоминало что-то вроде игрушечной качели или гамака.
Он не торопясь расставил ее в заранее выбранном месте, проверил быстроту и точность дейст-вия своей снасти - она работала безотказно, потом вынул из кармана радужный мешочек, набрал полную горсть конопляного семени и бросил на холст.
- Ну вот, - сказал он, с удовлетворением оглядывая раскинутую снасть, - теперь идем спрячемся.
Он провел меня через заранее проложенную дорожку в ямину, где на уцелевшей кладке кирпича стояла большая белая клетка, видимо, только что сделанная из свежих ивовых прутьев.
- Дворец готов, - сказал он, подмигивая мне на эту клетку, - стол накрыт, - в клетке было насыпано конопляное семя, - вино разлито, - в двух белых фарфоровых розетках блестела вода, - будем ждать гостей.
А гостей на репейнике было, точно, много.
Со всех сторон на нем копошились десятки и сотни щеглов. Господи, сколько их тут было!
Одни сидели, раскачиваясь, на самой вершине его, и долбили жесткие, колючие головки так, что из них летел пух; другие лазили по стеблю, перепрыгивая с ветки на ветку и что-то озабоченно лопоча, третьи в самых разных положениях, чуть ли не вверх ногами даже, сидели на стебле и попискивали, а кое-кто, из наиболее сытых, наверное, просто копошился на земле, у конца бурьяна, там, где уже начиналась мягкая трава. Все это пело, чирикало, бормотало, перебивая и не слушая друг друга.
Были тут еще какие-то птицы, небольшие, серенькие, но они держались поодаль и либо тоже что-то искали на земле, либо чистились, распустив веером крыло. Две важные и жирные коноп-лянки неподвижно сидели на тонкой дикой вишне и, не вмешиваясь, смотрели на этот содом. Я-то хорошо знал, что эти толстухи имеют куда лучшие корма и на репейное семя их не затянешь. На минуту откуда-то слетела довольно большая серая птица с загнутым клювом и недобрыми ясными глазами, прошлась по траве туда-сюда, посмотрела на снасть, снялась и улетела.
- Тц! - прищелкнул языком Курт и покачал головой. - Сорокопут! И что его принесло сюда? Вот бы!.. Да нет, разве на него такую снасть нужно!
Щеглы ругались, чирикали, долбили репейник и никакого внимания на снасть Курта не обращали. Ровно никакого внимания! Как будто не для них было насыпано жирное, лоснящееся семя, не для них настроили эти качалки, захлопывающиеся от легкого прикосновения к бечевке.
Я посмотрел на Курта. Он сидел на развалинах стены и раскуривал трубку. На свою снасть он даже и не смотрел.
- Табак! - сказал он с осуждением, качая головой. - Разве это табак... Да и мокрый еще... Разве - пых-пых! - такой - пых-пых! - закуришь.
- Щеглы-то! - сказал я, показывая на репейник.
- Что щеглы? - спросил он, не поднимая головы и не отрываясь от трубки. Он разжег ее наконец и глубоко втянул дым.
- Щеглы, - сказал он рассудительно, - самая, можно сказать, глупая птица... Вот смотрите, сколько их сейчас налетит.
Я посмотрел на него и вспомнил вчерашний разговор.
- Вы так и не сказали: отчего у вас щека стала дергаться?
Он почесал щеку и раздумчиво посмотрел на меня.
- Щека? - спросил он медленно и спокойно. - Щека у меня такая от рождения, с пяти лет, кажется. Испугался я чего-то, что ли, или нянька уронила, уж не знаю.
- А вы... - начал я и понял, что продолжать не следует.
Курт все чесал лицо.
- Да, щека! - повторил он тем же тоном, делая вид, что не понимает, или в самом деле не понимая, что я хочу сказать. - А щеглы слетят! Это вот они еще не заметили, а заметят - так сразу налетят. Щеглы - это дурачье, их просто можно решетом ловить, и силка никакого не надо. Щека! - вспомнил он вдруг. - Щека что! Вот нога-то болит, это нехорошо.
- А что с ногой у вас? - спросил я, успокоенный его тоном спокойного и серьезного презрения к глупой и неосновательной птице, для которой и решето тоже подходящая снасть. - Сильно болит?
- Мочи иногда нет, как болит! - сказал он негромко и серьезно, как взрослому и понимаю-щему собеседнику, посмотрел мне прямо в глаза. - Вот то-то и нехорошо, что нога болит. Не ко времени это.
- Почему? - спросил я.
- Почему болит-то? - Он мотнул головой. - Это долго рассказывать, да и не поймете вы. Как-нибудь потом уж.
- Нет, почему не ко времени?
- Ах, почему не ко времени? - Он вдруг косо улыбнулся, и щека у него дернулась. - Да время теперь пошло веселое, только успевай пошевеливаться, а не успеешь, так и сам не заметишь, как голова отлетит... Не гуманное время! - сказал он вдруг зло и насмешливо. Потом провел рукой по лицу и повторил: - Да, щека!..
Большой, красивый щегол с лоснящимися перьями вдруг перестал долбить, задорно чирикнул что-то и слетел на край западни. Повертелся, посмотрел вовнутрь, но клевать не стал, а снялся и перелетел на прежнее место.
- Ну, сейчас! - сказал Курт и быстро, по-кошачьи соскользнул со стены. - Сейчас всей компанией...
И верно - через минуту не один уже, а целых три щегла, до того мирно попискивавшие на кустах чертополоха и даже ни разу не посмотревшие на западню, с разных сторон сели на ее края.
Я схватил Курта за ногу. Он стоял на груде щебня на коленях и, приподнявшись, внимательно смотрел на происходящее.
- Сейчас, сейчас! - сказал он. - Сейчас все они будут здесь... Эх, конопляного семени не видели! Говорю, неосновательная птица!
Щеглы повертелись, повертелись, о чем-то взволнованно, второпях поговорили между собой, и один из них стремительно (все, что делают эти птицы, они делают стремительно) прыгнул в глубь силка.
- Вот, пожалуйста! - сказал Курт с неодобрением. - Даже лесная канарейка, уж на что глупа, а и то ее так не поймаешь, а эти...
Их было уже штук пять, и все они быстро, ожесточенно клевали конопляное семя.
- Ну что же вы, что же вы? - дергал я Курта. - Они же сейчас снимутся и улетят!
- Улетят! - Курт презирал их все больше и больше. - Никуда они улететь не могут, не такая это птица, чтоб она... - Он приподнялся на коленях, всматриваясь в то, что там происходит, а там уже шла настоящая драка. Чтоб она... Вот сейчас еще подерутся немного, погодите...
Весь дрожа от возбуждения и вцепившись в ногу Курта, я смотрел на силок, и мне казалось, что Курт пропустит нужное мгновение, щеглы снимутся и улетят.
- Ну! - И он сильно потянул бечевку. Станок дернулся, и сейчас же серый холст закрыл взлетевших было птиц.
- Есть! - отрывисто сказал Курт и быстро встал. - Давайте клетку, живо!
Он подбежал к западне и стал вынимать птиц. Они пищали в его кулаке, злобно клевали его круглые, мутные ногти, а он бросал их в дверку клетки и говорил:
- Раз, два... Ишь какой злой, какой злой, дьявол, так и норовит ухватить за палец... Да на! На! Хватай! - он подставил ноготь. - Три, четыре... Лети! Вот тут, в кормушке семени сколько хочешь... Пять. Э, это добрый щегол, добрый! Вот этот петь будет... Шесть...
Всех щеглов оказалось двенадцать штук. Он поймал последнего и бросил его в клетку. В это время зашуршал репейник и уже очень знакомый голос сказал:
- А, вот он где, с клеткой даже! Ну и охотник!
...Теперь я мог разглядеть его как следует.
Дядя был в белом костюме, очень легком, простом и, очевидно, очень дорогом, - не сразу даже можно было понять, из какого материала он сшит, в легких желтых туфлях и светло-кремовой шелковой сетке, под которую были заправлены его мягкие, недлинные волосы. В руках у него была простая белая трость с тяжелым серебряным набалдашником. Таким - белым, легким, сверкающим - он вышел из кустов и встал на черно-зеленом фоне крапивы и чертополо-ха. Таким я вижу его и сейчас перед собой.
При первых же звуках его голоса, еще раньше, чем он появился, Курт вобрал голову в плечи и юркнул в развалины оранжереи, причем сделал это так быстро, что я даже не успел удивиться.
Дядя подошел и поднял клетку.
Щеглы неистово бились и клевали прутья клетки. Некоторые из них, как дятлы, даже висели на ее стенках. Когда дядя взялся за клетку рукой, тот же злой и солидный щегол с раздражением ущепнул его за палец, и сейчас же дядя подставил ему свой длинный, полупрозрачный и почти перламутровый ноготь и с удовольствием сказал:
- Ишь ты, какой сердитый!
Он повернул несколько раз клетку - птицы бились и с дурным криком взлетали при каждом толчке - и, держа ее на весу, спросил:
- А кто с тобой был еще?
- Садовник, - ответил я.
- А, садовник, - сказал дядя и поставил клетку. - Это тот, припадочный? А где же он?
Я оглянулся по сторонам. В самом деле, зачем и куда скрылся Курт?
Заглянул в яму - там его не было. Но дядя не повторял вопроса. Очевидно, ему было не внове, что люди бегут и прячутся при его приближении. Он и о садовнике-то спросил только вскользь, никакого дела ему до этого садовника не было, а спросив, сейчас же забыл свой вопрос и заговорил о другом:
- А я тебя искал, искал, весь парк обошел. Потом уж эта ваша горничная... как ее? Ганза, что ли?
