Джулиан разглядывал своё мраморное изваяние, ему казалось, как будто открылись врата рая (или всё же ада?), и сверженный оттуда ангел впервые смотрел на своё отражение. Как будто что-то наконец-то дошло до точки кипения, и их слияние вспыхнуло бликом последовательной гармонии, и весь мир был освещён этой идеальной чистотой полноценности.
Но потом наваждение прошло, и вся человечность Джулиана вдруг отразилась в его болезненной фигуре, такой небезупречной, такой обыкновенной. И скульптура вновь стояла на страже в мире неживых, не позволяя больше никому проникнуть в глубины своего мраморного сердца. Неужели ради этого мига слияния я одержим этой скульптурой, думал он, разглядывая её пластичные изгибы во тьме галереи? Неужели это всё, что мне мог дать Джулиан? Эти размышления вводили его в депрессию, за окном как раз было Рождество, он отменил из-за авралов работы их с Лео бал, и в итоге Лео улетел со своим новым мальчиком в Италию на праздники. Райан не ревновал. Наоборот, так было спокойнее всем. Ему срочно надо было видеть Джулиана рядом с этой статуей, возможно, когда никто ему не будет мешать, он сможет вновь уловить их слияние, и скульптура раскроется ему до конца? Но Джулиан улетел с бойфрендом к его родителям куда-то в Колорадо, и вернётся только в начале года. Ему предстояло смириться с этим и терпеливо ждать его приезда.
После выставки Джулиан был на каком-то ненормальном подъёме, несмотря на то, что его настигла какая-то противная хворь. Его небезупречность по сравнению с его мраморным двойником теперь не давила на него своим превосходством, а наоборот, двигала его принять вызов скульптуры и стремиться познать то же самое и добиться этой идеальности на пути к высшей экзальтации. Конечно, его иногда передёргивало от воспоминаний, когда скульптуры Ланже не просто показывали ему обратную сторону своего перфекционизма, но и засасывали его туда, в царство анти-жизни и полного упадка. Он понимал, что всё это его ждёт, если он намерен пройти путь знаний до конца, ему уже было плевать на последствия, он готов был терпеть, страдать, бояться, сомневаться, умирать и воскресать много раз, лишь бы приблизиться к тому состоянию, что излучала его мраморная копия. Но это всё было настолько абстрактным, он совершенно не понимал, как и куда копать, чтобы добиться этого состояния, но одно он знал точно, смысл жизни он себе нашёл однозначно.
Зимние праздники прошли как в тумане, у них было так много дел, у Майкла была большая семья, и пока они навестили каждого члена семьи, он уже скучал по Нью-Йорку, потому что семья Майкла не отличалась слишком высокой толерантностью к сексуальным меньшинствам. Потом они улетели в Канаду на горнолыжный курорт в Лейк-Луиз, где покорили немало экстремальных горок, при этом ничего себе не сломав. Энергия у Джулиана била через край, так что он готов был кататься до тех пор, пока его не возьмут в олимпийскую сборную. Он налегал на экзотическую еду, обходил все ближайшие бары и рестораны, перезнакомился со всеми туристами и местными жителями, потому что в одиночестве не мог расслабиться, его мысли парили вокруг своей скульптуры, в который раз намекая, какой он был неидеальный. Возможно, ему хватит всего пару сеансов наедине со своей скульптурой, чтобы приблизиться к её отрешённому и гармоничному восприятию мира, и он преобразится во всех смыслах, в этом он не сомневался. Он даже мечтал о том, чтобы покорить вечность, но это уже было из области фантастики, так что приходилось настраивать себя на то, чего он реально мог достичь. Этот отпуск был совсем не длинным, уже в начале января ему надо было возвращаться в офис, но всё равно каждый день, хоть и наполненный смыслом и радостью, казался ему мучительно долгим.
Майкл был таким расслабленным, таким нежным, таким понимающим, что он просто растворялся в его любви и обожании, и их планы о покупке новой недвижимости становились ещё более осуществимыми. Да и они присматривали себе собачонку в элитном питомнике, и пока склонялись между салюки и бородатой колли, решив взять щенка с хорошей родословной, генетикой и в том возрасте, когда его просто воспитывать. Это семейное сближение с Майклом дало Джулиану понять, как ему важна стабильность этой внешней стороны, ему никогда не была скучна рутина отношений, он всегда получал удовольствие не только на первых свиданиях, но и на обыкновенных ресторанных посиделках, когда они радовали друг друга очередной порцией романтики. Он до сих пор испытывал тот же трепет перед брачными играми, он до сих пор так же любовался красотой и грацией Майкла, и до сих пор ощущал прилив счастья и покоя, когда тот признавался ему в любви. И именно в этом отпуске он понял, как он ценит то, что имеет. Эта была часть его нормальности, часть его человечности, наравне с карьерным ростом и социальными контактами по всему миру, которая была для него необходима, чтобы чувствовать себя в мире живых, в мире цивилизации, в мире социального развития. Искусство же возвышало его, отбрасывало его человечность и давало ему насладиться тем чувством, что он состоит не только из плоти и крови. И он всегда умел найти гармонию между двумя этими истинами, но сейчас жажда познать жизнь от и до поглотила его.
Как только Джулиан вернулся в Нью-Йорк, Райан поспешил пригласить его и отметить их успех со скульптурой, а также прошедшие праздники, но ясно дал ему понять, что никаких бойфрендов с собой не брать. Райан боялся пока видеть Джулиана наедине со своей мраморной копией, поэтому пригласил и Жана Ланже, который обустроился в своей новой студии без особых проблем, и пока не планировал возвращаться назад во Францию. Ланже был нужен как нейтральная, но связывающая сторона, к тому же он надеялся, что если Жан увидит Джулиана из плоти и крови и мраморного Джулиана вместе без посторонних лиц, он сможет понять то, что у него спрашивал Райан, и объяснит ему это беспокойство и найдёт недостающее звено, что скрывает скульптура. Спустя несколько недель Райан так и не познал покой, статуя стояла безмолвным истуканом, как ритуальный идол, и из-за недостатка веры не позволяла проникнуть в свои тайны. С этим надо было покончить, все они потеряли покой, он это чувствовал, и только Жан мог дать им все недостающие ответы. Хотя Жан дал им всё, чтобы погружаться самим и изучать истины, что предлагала принять скульптура, только
