даже не догадывается. И ты можешь, как Иисус, просить, чтобы Отец Небесный пронес мимо чашу сию. Только просить ты будешь зря. Ведь Он даже своему сыну не уступил. А тебе тем более не уступит. С Богом не торгуются. Хотя ты и привык всю жизнь это делать. Ему нужно только одно: чтобы ты просто понял, как это тяжело быть Богом.
— Вам плохо? — молоденькая медсестра прикоснулась к его плечу. — Нужна помощь?
Стальной молча покачал головой. Отошел от стены с распятием, сел на скамью и набрал номер Ани.
— Ну что, пулеметчица, готова к бою? — фальшиво весело спросил он и его немедленно стошнило от собственного вранья.
Долбодятел! Хотя бы врать нормально научись после стольких лет на этой работе! Аня игру не поддержала. Сказала просто и спокойно:
— Хочу к вам, Никита Ильич. Заберите меня отсюда, пожалуйста!
— Как скажешь, Анна Владимировна. Я сейчас позвоню Сергею. Он всё сделает. К тебе приедут люди от меня. Привезут вещи и твой чемодан. Но оставь его у Ёптафера. Твоя одежда не подходит. Надень то, что тебе дадут. Сергей подскажет, как и что. Он в этом понимает. Ты его слушайся. Потом вы с ним поедете в аэропорт и сядете в самолет.
— Но я полечу к вам? — перебила его Аняи ее голос задрожал от волнения.
— Да, ко мне. Буду ждать.
Стальной сбросил звонок и набрал Сергея.
— Выйди с телефоном во двор, — приказал он.
— Понял. Одну минуту, — ответил Сергей. — Уже вышел. Слушаю вас, Никита.
— Мелкая рядом?
— Нет.
— Это хорошо, — Стальной подошел к лифту и нажал кнопку вызова. — Вызови стилистов и позвони ребятам из отдела зачистки. Они должны были уже забрать чемодан Ани из ее подъезда. Чемодан оставь у Ёптафера. Пусть девочка возьмет с собой только рюкзак-чебурашку и те вещи, которые привезут стилисты. Когда ее оденут, вези в аэропорт. По дороге введи в курс дела. Садитесь на ближайший рейс и дуйте ко мне.
— Я всё понял, Никита. У меня только один вопрос насчет инструкций: насколько подробно мне ей рассказать?
— Никаких подробностей операции. Просто объясни, кто я и откуда. И всё! Остальное я расскажу здесь. До встречи!
10 глава. Не отпускай меня!
Стальной зашел в кабину лифта и нажал на самую нижнюю кнопку выхода к подземной парковке. Медленно обошел стоянку, изучая камеры. Нашел "слепое пятно", которое не попадало в объективы. Идеальное место для укрытия: темный угол, ржавый кран, из которого мерно капает вода. Такой же ржавый, как твоя душа, Стальной. Он размахнулся и изо всех сил ударил кулаком в стену. И еще. И еще. И еще!
— Я еду к вам? — звучал в ушах нежный серебристый голос Ани с робкими проблесками надежды и… любви.
Такой чистой любви, незамутненной. Не испорченной расчетами, деньгами, взаимными одолжениями и уступками. Первой любви, которая не умеет извлекать выгоду и идти на компромиссы. А ведь ты ее первая любовь, сволочь! Удар в стену и боль в руке. А ты эту девочку — в лапы к монстру. Удар в стену — и кровь на разбитых костяшках. Потому что тебе больше всех нужно. Потому что нормальные люди спят, едят и платят ипотеку. Удар в стену — и рука немеет. А ты так не умеешь, Стальной! Тебе нужно быть долбаным героем, который живет ради великой идеи. Ну давай! Наслаждайся своим величием. Два удара подряд — и дикая боль, что почти парализовала руку. Только вот не чувствуешь ты ничего. Ни гордости, ни величия — мать его! Только боль и вину за ту махину, которая перемолола столько жизней. Для чего? Чтобы большие дяди варили большое бабло? Только не ври сам себе про Родину и идеалы! За этим пафосным трёпом всегда стоит только одно: деньги.
Жирные, грязные деньги, которые жадно запихивают в задницу, потому что в карманы они уже не помещаются. Стальной перехватил здоровой правой рукой изувеченную, разбитую в кровь левую и бессильно опустился на пол. Прямо в своём роскошном, светлом, кашемировом пальто. Он закрыл глаза. Он просто сидел и ждал. Мог поехать в роскошный отель, который для него забронировали заранее. Стать под горячий душ, а потом завалиться в огромную кровать номера "люкс". Но он сидел на парковке, сжавшись в углу, и тупо ждал, когда стрелки на часах перевалят за полночь. Тогда будет легче. Не так больно. Улицы опустеют. И на них останутся только те, кому днем тоже больно. За это Стальной и любил ночь.
Всё, что у него было личного — это ночи. С его работой могли дернуть даже перед рассветом. Но ночь была уютной, потому что мир спал, не зная сколько людей защищают этот сон. Те, кто сидят сейчас в диспетчерских и центрах связи, перед многочисленными мониторами, часто моргая от недосыпа. Те, кто летит в самолётах сквозь ночь, в сотый раз повторяя заученную легенду. Те, кто разминая затекшую шею, пытаются не задремать в фургонах прослушки, раскрашенных под доставку еды или ветеринарную помощь. Те, кто спит с телефоном в одной рукой, обнимая другой рукой ту женщину, что не задает вопросов. Те, кто пьет крепкий чай, стоя у окна рабочего кабинета и глядя на спящий город.
Стальной любил эту мрачную тишину, когда на улицу выползали только те, кто жил наотмашь, одним днем. Не строя планов, под ритм музыки и шум байков. Те, кто ночью пытался лечить душу. Те, кто с рассветом заползал в норы. Ночь рваная, суматошная и больная любит только своих, у кого, как и у нее самой, порвана в клочья душа. Они не спят по ночам. Они бродят по улицам, провожая машину Стального внимательным взглядом.
Они заглядывают в окна. Хотят рассказать ему свои истории. Стальной не хочет слушать. Он хочет пить темноту, разбавленную жидким золотистым шампанским фонарей. Он хочет молчания и тихих слез по тем, кто никогда уже не увидит эту ночь. Кто никогда не придет домой. Ночь не задает вопросов. Она дает ответы. Ясные, четкие, голую правду, что не видна днем в суетливой суматохе солнца. Но ответы эти не радостные.
Стальной заранее знал, что ответит ночь. Она покажет, что у него есть всё и нет ничего. Потому что никто не ждет его дома. И если он сдохнет, то никто не сможет рассказать, сколько он сделал для страны. А если о тебе не рассказывать, значит, тебя нет. И не тешь себя надеждой, Стальной, что ты будешь жив, там на
