можно было наблюдать за закатом.
– Извините, забыл спросить, что вы будете пить. Я взял колу, но могу принести что-нибудь другое.
Мина открыла банку и сделала глоток.
– Мне нравится.
Она не знала, с какого бока подойти к своему чизбургеру, поэтому принялась щипать кусочки и класть в рот, наслаждалась вкусом салата и помидоров, жирного мяса и сыра между ломтиками хлеба. Мина с любопытством покосилась на мистера Кима, который наклонил голову к бургеру и вгрызся в него зубами. Американская еда казалась такой варварской. Где же палочки для еды?
Мина откусила бургер, подражая мистеру Киму, и прикрыла рот рукой, пережевывая огромный кусок и изо всех сил стараясь не рассмеяться над собой.
– Ну что? – спросил мистер Ким.
Она показала пальцем, чтобы он подождал. Проглотив еду, Мина сказала:
– И как американцы это едят?
– Вам не нравится?
– Вовсе нет, очень вкусно, просто… неаккуратно. – Она усмехнулась.
– Вы привыкните. Я стараюсь не есть бургеры слишком часто – это не самая полезная еда, зато я обожаю картошку фри.
Мистер Ким схватил парочку, жестом предлагая ей попробовать. Мина обмакнула одну в крошечную чашечку кетчупа и сунула в рот.
– К этому легко привыкнуть, – согласилась она.
– Ха! Видите? Только будьте осторожны. – Он демонстративно похлопал себя по животу.
– Вам не о чем беспокоиться. Вы такой худой.
Мистер Ким рассмеялся:
– Вы так думаете?
– Ага.
– Худой?
– Ну, не худой. Нормальный. – Мина покраснела и, опустив взгляд на чизбургер, откусила еще кусочек. Желая сменить тему, она спросила: – Значит, в детстве вы часто ходили на пляж?
– Да, я вырос на юге, в Пусане.
– О, никогда там не была. Должно быть, там здорово.
– Еще как. Я часто его вспоминаю. – Их глаза встретились, Мина отвела взгляд, сделав вид, что ничего не заметила. – Хотя здесь тоже неплохо. – Он посмотрел в окно, любуясь карнавальными огнями.
– Вовсе нет, – согласилась она. Ей хотелось успокоить его, успокоить их обоих.
– Только работы много, – вздохнул он.
– Верно.
Ее взгляд сосредоточился на солонке, перечнице и картошке фри.
– Вы сомневаетесь, оставаться ли здесь, в Америке? – поинтересовался мистер Ким.
– Даже не знаю.
– Знаете, я тут понял, что необязательно знать, куда идешь. Можно просто наслаждаться путешествием, правда?
На глаза Мины навернулись слезы. Она поспешно схватила один из последних ломтиков картошки и положила в рот, принявшись старательно пережевывать.
Покончив с едой, они встали – мистер Ким выбросил мусор – и вышли из кафе навстречу тьме и холодному ветру. Жесткая поверхность истертых досок пирса давила сквозь подошвы на ступни, все еще пульсировавшие после долгого рабочего дня.
Мистер Ким снял с себя куртку и протянул Мине.
– Вот, возьмите.
– Нет, что вы, я в порядке. Вы ведь простудитесь.
– Пожалуйста, наденьте, – настаивал он. Мина сдалась и протянула руку, но он уже накинул куртку ей на плечи. Она просунула руки в широкие рукава и застегнула молнию. Ее тут же окутало теплым коконом.
Он подавил улыбку и заметил:
– Выглядите забавно.
– Ну спасибо.
– Я ведь в хорошем смысле.
Мина не удержалась от смешка и хотела было игриво ударить его по руке, но почувствовала неловкость от того, как близко они стоят – он мог спокойно взять ее за руку. Они пошли вперед, мимо карнавальных аттракционов, дико мигающих огней, ярких плюшевых игрушек. Мина задумалась, каково будет держать его за руку, какими будут его пальцы на ощупь.
Мистер Ким остановился перед палаткой с баскетбольными кольцами.
– Сыграем?
– Ох, я совсем не умею.
– Давайте просто попробуем. Я Майкл Джордан. – Он изобразил ведение мяча и неловкую попытку забросить его в корзину.
Мина рассмеялась:
– Я безнадежна, вы просто выбросите деньги на ветер.
– Бросьте, будет весело.
Мистер Ким купил несколько жетонов у киоска в красно-белую полоску. Отдав их контролеру, они начали с энтузиазмом бросать мяч в корзину, но каждый раз промахивались. Мина вскрикнула, когда ее мяч едва не попал в кольцо. Наконец после нескольких раундов и мистер Ким, и Мина забили по одному мячу. Они запрыгали, как дети, взбудораженные победой, давая друг другу пять.
Каждый из них выиграл по маленькому белому плюшевому мишке с красным сердечком в лапках.
– Я отдам вам своего, если вы отдадите мне своего, – предложил мистер Ким.
– С чего это? Мой мне больше нравится.
– Они же совершенно одинаковые!
– А вот и нет. Мой более симметричный.
– Ну и ладно. Ваш более симметричный. – Мистер Ким наигранно надулся.
– Да я просто шучу. Давайте мне своего.
Мина взяла его медвежонка и вложила ему в руку своего. Секунду они держали их, любуясь глупыми мордочками – выпуклыми носами, ушками в форме полумесяцев и слащавыми сердечками.
– Большое спасибо, – поблагодарил по-английски мистер Ким.
– Большое пожалуйста, – ответила Мина и не удержалась от смеха.
В лабиринте людей, в основном моложе их, ей стало до боли неловко. Она сжала медвежонка в руке. Ей казалось, будто она изменяет мужу. За пятнадцать лет брака она лишь несколько раз мимолетом думала о других, и то не всерьез. Иногда, встретив привлекательного мужчину – нового коллегу или прохожего на улице, – она представляла, каково было бы с ним гулять, вместе обедать, обнимать, целовать – эти картинки проносились в голове, как кадры киноленты. Когда Мина вспоминала об этом, она себя ненавидела. Хотя что такого? Неужели ее муж никогда не думал о ком-то другом – о проходящих мимо девушках с длинными ногами или милой улыбкой? Разве возможно, чтобы человек даже не воображал себе другие варианты?
Мина задышала тяжело и прерывисто, сомнения сдавили грудь. Сознание словно заволокло вуалью, блокирующей происходящее вокруг, все звуки: резкий смех, детский визг, мужской баритон, поющий по-испански, глухой бас магнитофона.
– Так что, вы надумали?
Она и не заметила, как они подошли к очереди на колесо обозрения.
– Хотите попробовать? – Мистер Ким вопросительно приподнял темные брови. Его глаза, однако, выражали сочувствие и готовность к отказу.
Мина подняла лицо к небу, и вопросы отпали сами собой; в голове прояснилось, спутанный клубок мыслей распутался. Колесо казалось мягким, как паутина из стали и света.
– Хорошо.
– Уверены? Не надо, если не хотите, – улыбнулся мистер Ким.
– Думаю, справлюсь.
Он отошел к билетной кассе, а Мина осталась стоять с медвежонком в руках. Взглянув на черные глазки-бусинки, красное сердечко, она вспомнила плюшевые игрушки дочери и прижала медведя к груди, едва не плача. Ей не хотелось больше думать о ней. Только если она забудет дочь, разве она не предаст ее таким образом? Возможно ли любить и чтить погибших, при этом не разрываясь на части? Возможно ли бережно хранить воспоминания о них, не
