над рекой, обхватив друг друга руками, кровь приливала к нашим головам, сердца яростно бились. Его член, прижатый к моему голому бедру, встал. Мы наконец-то были одни, не считая камер на наших шлемах, оператора на берегу, режиссера, свесившегося через перила моста над нами, и всех будущих зрителей. Было похоже, что Хана была права: если я чувствую бабочек, а его член так реагирует на меня, если другая Эшли может скоро сказать это, то я должна сказать ему эти слова, не тратя времени. Я должна была сказать ему, что я его люблю, – и я сказала это. Правда, очень гнусаво – но ведь мы висели вверх ногами…
* * *
– Ты действительно любила его? – спрашивает Уилл.
– Ну и вопросики у тебя, – хмыкает Руби. Она лежит на полу, закинув руки за голову, и смотрит в потолок, словно любуется на звезды. – Они знали друг друга секунд пять.
– Скорее, четыре часа, – поправляет Эшли. – Что уже на четыре часа больше, чем любовь с первого взгляда.
– А я думала, это у меня отношения развивались быстро, – замечает Бернис.
– Это скорее что-то типа стокгольмского синдрома, – возражает Руби.
– Типа чего? – переспрашивает Эшли.
– Типа того, как… – начинает Руби. – Кто-нибудь, объясните ей.
– Это означает, что продюсеры шоу поймали тебя в ловушку, – говорит Рэйна. – Хотя они забрали у тебя все, они также и дали тебе все. Трудно ненавидеть людей, которые дают тебе хотя бы что-то немногое из того, что ты так отчаянно желаешь, пусть даже именно они забрали все это у тебя прежде.
– Значит, ты считаешь продюсеров манипуляторами, – произносит Уилл, кивая.
– Конечно, они манипуляторы.
– А редакторы?
Рэйна смотрит на него.
– Да, и редакторы тоже.
– Я просто думаю… – говорит Бернис. – Думаю, все мы смотрели рекламные ролики твоего сезона…
Все кивают, даже Гретель.
– Я не должна была вообще говорить обо всем, что там случилось, – отзывается Эшли, теребя узел, в который завязала подол своей футболки. – Та драка случилась даже не из-за Брэндона.
– Но вся эта история не о Брэндоне, – замечает Рэйна.
– Верно, – соглашается Эшли. – Это история любви, так что она о нас.
– Нет, – возражает Рэйна. – Она – о тебе.
* * *
Все были на групповом свидании, кроме Бри, Пейтон, Эшли И и меня. По словам Ханы, это свидание было пикником у реки с катанием на плотах и плаванием. День был суперсолнечный, небо было суперсинее, и я воображала шелест листьев и прыжки с качелей в прохладную воду. Отличный расслабон, как казалось мне, пусть даже Селони до смерти боялась воды из-за того, что ее брат когда-то утонул в реке. Я представляла, как трава щекочет ступни, трава разной длины, трава, на которой разрешено стоять. Я представляла, как Брэндон успокаивает Селони. Я представляла сладкий запах цветов и свежий запах сосен, ничего похожего на стоячий воздух в особняке. Я представляла, как Селони всхлипывает, рассказывая свою супергрустную историю Брэндону, как после этого Брэндон и Селони сближаются на эмоциях. Я представляла, как ее огромные груди буквально выпрыгивают из лифчика. Я представляла, как она говорит, что любит его, и лицо ее залито слезами. Хана говорила мне быть уверенной, но я не могла не представлять себе ярко-красную розу, заткнутую за ухо Селони, и как член Брэндона прижимается к ее бедру, а не к моему.
Я сидела в гостиной в своем алом махровом бикини и красила ногти лаком оттенка «красное вино», а потом вышла наружу, чтобы проверить время.
Мои солнечные часы исчезли.
Я обошла патио и обнаружила Эшли И и Бри, которые загорали в шезлонгах задницами к солнцу. Бикини Бри потерялось где-то между ягодицами. Она пила «Гулящую Ширли» – это «Ширли Темпл» с алкоголем. Эшли дремала, на ней было красное бикини в горошек с завышенной талией.
– Вы не видели мой циферблат? – спросила я.
Бри спокойно отпила свой коктейль и сказала:
– Расслабься.
– Какой циферблат? – спросила Эшли И.
– А как я, по-вашему, определяла время?
– Нам вообще не положено знать время, – заявила Бри. И добавила: – И кому какое дело?
– Нам все равно делать нечего, – сказала Эшли И, зевая.
– Время – это то, что отделяет нас от животных, – прошипела я.
Бри такая:
– Что, правда? Потому что это ты ведешь себя как животное.
И я такая ответила:
– Это ты явилась сюда, одевшись драконом. Ты даже не влюблена. Ты здесь просто ради шутки, как будто на каникулах.
Во дворик вышла Пейтон и ткнула большим пальцем себе за спину.
– В кухне полный кавардак, как будто долбаный Повелитель Мух пожаловал… – Она остановилась на половине фразы, уловив настроение. – Что происходит?
Эшли И перевернулась, чтобы позагорать спереди. Она подняла с земли свой бокал с клубничным дайкири. Поверх массивного бокала лежала бумажная тарелка, проткнутая соломинкой.
– Вот потому мы и положили эту штуку туда, – сказала Бри, указывая на дайкири. – Из-за мух.
– Где. Вы. Это. Взяли? – прорычала я.
– Это и есть твой дурацкий циферблат? – спросила Бри.
– Хана дала… – начала Эшли И, потом ее глаза расширились, и она уставилась в камеру так, словно совершила страшную ошибку. И она ее действительно совершила, а точнее, две ошибки: назвала продюсера по имени во время съемки и посмотрела прямо на съемочную бригаду так, как будто они существовали. За это, наверное, хозяева шоу могли на нее и в суд подать.
– Ты украла мое время, – прошипела я.
Эшли И, должно быть, заметила, что я на нервах.
– Погоди секунду… – начала она, но было уже слишком поздно. Я уже бросилась, я уже оседлала ее, я уже вырвала бокал из ее пальцев, пока она пыталась высвободиться; ее тело, скользкое от лосьона для загара, извивалось подо мной. Пейтон и Бри кричали: «Перестань! Перестань!» – а операторы с камерами собрались вокруг нас.
Я вскинула дайкири с крышкой-циферблатом высоко над головой, держа его как трофей, а Эшли И, с которой я так и не слезла, сумела перевернуться на живот. Она пыталась выползти из-под меня через изголовье шезлонга, но я сгребла ее волосы в кулак, пачкая их красным лаком для ногтей. Ее шея выгнулась, когда я оттянула голову назад, другой рукой по-прежнему держа бокал высоко в воздухе, как будто я ехала на механическом быке.
То, что я сделала после этого… ну, трудно сказать, сделала ли я это намеренно. Сколько бы раз вы ни просматривали запись, как бы вы ее ни замедляли, вы не сможете точно сказать, бросила ли я бокал или он просто выскользнул у меня из руки. И я тоже не могу вам этого сказать, потому
