- А как тебя зовут?
- До войны звали меня Адамом Лабеком...
- А теперь что, ты переменил свою фамилию?
Адам Лабека будто и не слышал этого вопроса.
- Был такой бригадир в колхозе "Партизан". На Всесоюзную выставку в Москву ездил. Там показывали экспонаты из его бригады: лен, картошку, и все, какие у нас живут народы, удивлялись, что может, если захочет, вырастить человек в Пышковичах.
- Подожди, - сухо перебил его Корницкий. - Я это слышал. Только вот не понимаю, почему ты говоришь о себе, как о каком-то покойнике? Неужто ты не Адам Лабека, довоенный бригадир второй пышковической бригады?
- А я и сам хорошо не знаю, Антон Софронович. Одни говорят, что я прежний Адам Лабека, другие, наоборот, утверждают, что от прежнего Адама Лабеки осталась только тень. Кому верить - неизвестно...
У Корницкого сердце защемило от боли. "Эх, браток, и трахнула ж по тебе война! С виду вроде бы и человек, солдат. Новенькая гимнастерка, штаны, еще хорошие кирзовые сапоги. Видать, приоделся в части, которая освобождала лагерь. То-то будет радость жене, детям, как увидят дорогое для них лицо! Пока он не напугает их своей дурацкой панихидой..."
Корницкий перевел свой взгляд с Адама Лабеки на Пышковичи. Отсюда он видел каждую землянку, чуть ли не узнавал отдельных людей. Возле Лопыревой землянки толпился народ. Что там произошло? Может, какое несчастье?
Вон по улице ползет танк с автоприцепом. На прицепе гора бревен. Из толпы, которая собралась возле Лопырева двора, некоторые начали махать руками. Значит, с Лопырем плохого не случилось! На дворе у него видны столы, вокруг столов сидят люди. Немного подальше какая-то суетня, словно танцы. Корницкий внимательно вглядывался, и вдруг лицо его побагровело от гнева. Так и есть! Танцы среди бела дня!
Он не мог усидеть на возу. Соскочил и быстро пошел вперед.
- Чего это тут у вас "тигры" разгуливают? - крикнул ему вдогонку возница. - Кони, товарищ Корницкий, стали пугаться. Может, есть другая какая дорога к вашим дотам?
- Поезжайте за мной, - приказал Корницкий. - Я сейчас скажу, чтоб заглушили мотор.
Танк с автоприцепом шел прямо на Корницкого.. Через раскрытый люк водителя выглядывал Калита. Корницкий показал ему рукой, чтоб съезжал в сторону и глушил мотор. Когда мотор чихнул и заглох, Калита высунулся из люка.
- Что такое, Антон Софронович?
- Там кони. Они пугаются.
- Кони? Достали?
- Двадцать пять.
- Вот так здорово! И все нормальные?
- Посмотришь. Конюшня готова?
- Нет, Антон Софронович! Лопырь уже другой день справляет день своего рождения.
- Осчастливил, пакостник, мир своей особой. Ты вот что, Андрей Степанович. Организуй вместе с Таисией для партизан обед и отдых. Завтра пораньше хлопцы должны выехать в Минск.
- Будет сделано, Антон Софронович.
Напрасно Калита и Голубович предупреждали Лопыря, чтоб он не заводил попойки.
- Я человек, а не батрак у Корницкого, - ответил им Лопырь. - Хочу работаю, хочу гуляю. Плевать мне на все его приказы...
- Смотри, чтоб после не каяться, Ефим, - пригрозил Голубович. Председатель приведет коней, а их ставить некуда.
- Теперь тепло. Постоят на свежем воздухе. А ты не лезь в подпевалы Корницкого. Думаешь, очень он осчастливил твоего Мишку, что взял тогда в свои холуи? Лучше вот приходи ко мне и выпьешь за то, что нет тут эсэсовцев.
- Смолы ты напейся за моего Мишку!.. - выругался Голубович и больше не приставал к Лопырю.
Около Лопыревой землянки теперь гремела музыка. Играли двое седых дедов - Апанас и Карп. Танцевали девчата и хлопцы - подростки. Глаза у Лопыря, который сидел вместе с гостями за столом, были уже достаточно мутные. Душа его, однако, видела все. И что есть еще самогонка в бутылках и жбанах, и что дед Карп очень старательно тереренькает на цимбалах. Лопырь расчувствовался, налил полный стакан самогонки и, пошатываясь, подошел к Карпу. Через плечо протянул к его носу питье.
- Ах, чтоб тебя утки затоптали! - в восторге промолвил старик, осторожно принимая стакан из железной лапищи хозяина. - На многие лета, Ефим Демьянович!
- Пей, пей, Карп!.. При герое навряд ли доведется.
Он поднял голову и откинулся назад. Прямо ему в глаза смотрели сухие, жесткие глаза Корницкого.
- Здорово, именинничек! Пришел поздравить тебя!
Музыка сразу стихла. Люди сошлись в одну плотную группу. Глядели с интересом и напряжением на двух человек, которые стояли один против другого. Лопырь был почти на голову выше Корницкого.
- Благодарю, Антон Софронович... - предчувствуя недоброе, процедил он сквозь зубы. - Садитесь, выпейте чарку...
Он взял Корницкого под руку, чтоб идти к столу, но председатель резко отшатнулся от Лопыря.
- Выпить мы всегда успеем, Ефим. День рождения - большая дата в жизни человека. Люди должны радоваться, что им как-то лучше и веселее стало жить от твоих работящих рук, от твоего хорошего разума. Ты им всегда поможешь не пустым сочувствием, а добрым делом. Большое тебе спасибо за конюшню. Двадцать пять коней уже стоят под крышей...
- Поглядите, что творится на улице! - крикнул кто-то тем временем. Целый обоз!
Люди бросились с Лопырева двора. Остались тут только хозяин, Корницкий и дед Карп.
- Ты знаешь, мерзавец, что полагалось за такие дела в партизанах? уже не сдерживаясь, гневно крикнул Корницкий. - Два таких рабочих дня выкинуть псу под хвост!
- Ну, ты не очень тут расходись! - угрожающе крикнул Лопырь. Хочешь, я тебе покажу, где раки зимуют?!
- Ты? Мне?
Ненависть уже ослепила Лопыря. Своими здоровенными ручищами он схватил председателя за грудь. Заглянул в полные ненависти глаза Корницкого.
- Хочешь? Сейчас от тебя только мокрое место останется!
К Лопырю с воплем бросилась жена. Ухватилась за гимнастерку:
- Ефимка, что ты делаешь! Не губи наших детей!..
- Прочь ступай! - Лопырь только чуть двинул плечом, и жена отлетела от него как пушинка.
И в ту же минуту Корницкий быстро подставил Лопырю правую ногу и махнул рукой перед его носом.
Обороняясь от удара, Лопырь резко рванулся назад и очутился на земле метров за пять. Он еще не понимал, что с ним случилось. Как это произошло? Лицо его было растерянное, даже ошеломленное.
БУДУТ У НАС И МИЛЛИОНЫ!
Вечером Корницкий сидел в землянке Калиты. На столе скупо светила лампочка. Председатель просматривал учет работы за день. Бухгалтер сидел против него и курил.
- Сколько сегодня привезено бревен? - поглядывая на Калиту, спросил Корницкий.
- Сорок кубометров, Антон Софронович. Мерка.
- Мерки бывают разные, Андрей Степанович. По некоторым меркам нас должны были побить гитлеровцы, а вышло наоборот. Теперь для нас с тобою самое главное - производительность труда, как сказал Ленин. Мы должны работать и за тех, кто еще на фронте. Знаешь, что постановили на своем собрании наши комсомольцы?
- Пока что нет.
- Все, кто может держать топор или лопату, - на работу! Дома остаются только больные. А если ты болен - принеси, пожалуйста, справку от доктора.
- Так у нас же сельскохозяйственная артель, а не завод.
- Дай бог, чтоб и у нас была такая трудовая дисциплина, как у рабочих.
- Тогда мы, может, примем еще постановление оплачивать работу не натурой, а деньгами? А-а?
- Ты не смейся. Когда-нибудь дойдем и до этого. Не всегда мы будем сидеть на тысячных прибылях.
- А как иначе?
- Будут у нас и миллионы!
- Миллионы? Откуда?
- Знаешь рассказ про клад? Помирал человек и сказал своим сыновьям, что в саду закопан клад. А где - пусть сами ищут... Сыновья перекопали, перебрали руками от края до края всю землю. Правда, золота они не нашли, но деревья на перекопанной земле дали прекрасный урожай. И этот урожай был для сыновей самым лучшим кладом.
- Счастье, что той земле не нужно было удобрение. А для нашей покуда что нет ни одного воза.
- Удобрение мы добудем из болота. Торф!
- Не велика от него польза для растений.
- Будем смешивать с навозом. Болот у нас хватает. Мы теперь поставим болота на службу урожаям. Ты, Андрей Степанович, нажимай на вывозку леса... Может, нам собрать еще один автоприцеп?
Пламя керосиновой лампочки заколебалось, чуть не погасло. Корницкий взглянул на дверь. В дверях стояла мать Костика - Таисия.
- Поздно вы засиделись, начальники! - промолвила она. - Все Пышковичи давно спят.
- А ты разве из столицы, что гуляешь до полуночи? - вставая, спросил Калита.
- Я выполняю общественные обязанности. Лопыриха просила, чтоб ты, Антон, никуда не сообщал про Ефима.
- Как это не сообщать? - удивился Калита. - Замахнулся на председателя колхоза, к тому же Героя Советского Союза. Политическое дело!
- Обыкновенное хулиганство пьяного и злого человека, - поморщился Корницкий. - Так что, писать об этом в Минск, в Москву? Нет. С теми, кто нам мешает, мы сами справимся! Таких единицы, а нас целый батальон.
