потеряться в дороге. На этих бирках была информация о детях: имена, школы и прочие данные, необходимые для того, чтобы эвакуация не превратилась в хаос. Дети махали из окошек уходящих поездов своим родителям и старшим братьям и сестрам, прижимая к себе плюшевых мишек, свои пожитки или тех братьев и сестер, которые поехали с ними.
Некоторых из этих детей отправляли в Килнс.
Осенью 1939 года Джек Льюис сидел в своем кабинете в Килнсе и писал письмо другу Артуру, живущему в Ирландии. Вот он взмахнул перьевой ручкой, и капля чернил упала на стол. Оторвавшись от письма, он перевел взгляд на беспорядочно кружащие по улице золотые листья. Затем поднялся и подошел к окну, чтобы посмотреть на двух девочек, которые гонялись по кустам за большой лопоухой собакой Джека, Брюсом. Улыбка озарила лицо Джека.
Он написал своему брату, находившемуся в Йоркшире: «Наш дом будет прибежищем».
Так и случилось.
В то время, кроме садовника и разнорабочего Паксфорда в доме Льюисов жили две женщины: Минто и ее тридцатитрехлетняя дочь Маурин, сестра Пэдди.
За несколько недель до этого, первого сентября, когда повеяло холодными ветрами и зима ознаменовала свое приближение инеем на траве, Джек попрощался с Уорни, которому пришлось снова надеть военную форму и отправиться на войну через Каттерик. А на следующий день в Килнс приехали три девочки из Лондона: Анна-Мария с длинными темными волосами, Шейла с испуганным и потерянным взглядом и Роуз, которая дерзила и хорохорилась, пытаясь скрыть свой страх. Они прибыли со своими маленькими чемоданчиками, закутанные в пальто, в носочках, сползавших на самые ботинки, и с бирками на шее. Девочки неуверенно улыбались, и улыбки их были омрачены неизвестностью.
Несмотря на то, что в присутствии детей Джек чувствовал себя не в своей тарелке и сильно нервничал, он написал Артуру: «Ох уж это детство с его цветными карандашами. Кто бы мог подумать?»
Девочки выглядели радостными, но Джек полагал, что по ночам, вдали от родителей и родного дома, им может быть страшно. И все же он надеялся, что Килнс – с кучей тайных комнаток, разбросанных по дому, кипами книг, которые и за всю жизнь не перечитать, с теплыми каминами, большим псом Брюсом, с огромными угодьями, которые даже за день не обойти, и с прилагающимися к ним двумя старыми печами, в которых когда-то обжигали кирпич, – сделал бы их счастливыми. Да и как можно быть несчастным, когда вместо ванной можно сколько душе угодно плескаться в озере!
Джек чуть приоткрыл окно и услышал, как Шейла жалуется Маурин:
– О, но здесь же нечего делать! Совсем нечего!
Маурин, молодая девушка, недавно обручившаяся, присела на корточки рядом с девочкой и сказала:
– В этом доме тысячи книг, а в этих книгах – тысячи миров. К тому же ты всегда можешь бегать по лесам, писать письма домой или штопать свои носочки. Тебе скучно только оттого, что ты не пользуешься воображением.
Джек рассмеялся так громко, чтобы обе юные дамы поглядели наверх, прямо на него. Джек помахал им. Маурин была права. Эхо его собственного детства звенело у него в ушах, навевая воспоминания о том, как они с Уорни сидели на чердаке и придумывали себе очередное развлечение, пока взрослые носились со своими важными делами.
Джек закрыл окно и сел обратно за стол. Он думал о детях и том, как перевернулась вся их жизнь. Думал о родителях этих детей и их печали, думал о войне. Джек не знал, что еще мог бы предложить детям, кроме своего дома и историй. Поэтому он начал развлекать их сказками, которые помнил еще с детства, рассказывал о своих любимых книгах Эдит Несбит, о бельчонке Тресси и феях и о северных людях. Кого-то Джек обучал, кому-то просто читал и показывал угодья.
Спустя месяц Шейла вытянулась и как будто бы стала чуть уверенней. Стоя в своем клетчатом платьице, которое теперь было ей коротковато, она указала пальчиком на старый фамильный платяной шкаф и спросила:
– За этим шкафом что-нибудь есть?
Джек посмотрел на нее и увидел изумление на ее юном лице. Было ли что-то за шкафом?
Позже Маурин собрала визжащих девчонок, чтобы прогуляться к озеру и искупаться. Роуз, самая подвижная из них, целыми днями пропадавшая на улице, в саду или в лесу, побежала впереди всех. Джек взялся за перо и вывел на бумаге: «Жили-были на свете четверо ребят, их звали Энн, Мартин, Роуз и Питер.» Так из-под его пера вышло первое предложение. «Это, в основном, история Питера, самого младшего из ребят. Им всем пришлось уехать из Лондона из-за воздушных налетов и из-за того, что их отец, состоявший в рядах армии, ушел на войну, а мать, оставшаяся в тылу, работала на нужды фронта. Детей отослали жить к ее родственнику – очень старому профессору, который жил один в сельской местности».
На этом моменте он прервался и решил не продолжать.
Еще не время.
В те дни, в разгар войны, пока на протяжении трех лет разные дети приезжали и уезжали, Джек преподавал в колледже и встречался с Инклингами. Он читал лекции, бродил, писал письма. Были воздушные атаки, и с фронта приходили плохие новости; но приходили и послания от Уорни, в которых он писал об ужасах войны и том, что сам он в безопасности. Рацион в Килнсе состоял из яиц, масла и чая. Минто и Маурин помогали с детьми, а дети, в свою очередь, помогали по дому. Иногда обеды за длинным столом в передней столовой сопровождались весьма увлекательными беседами, во время которых все говорили о книгах, которые читали, или об играх, в которые играли, или о своих родителях, оставшихся в Лондоне или ушедших.
Когда война, к всеобщей радости, закончилась, дети вернулись в Лондон, город, который был выпотрошен, но все же не разрушен. Одной холодной ночью, в доме, где больше не было слышно возни и детского смеха, Джек посмотрел на Уорни поверх длинной трубки и сказал:
– Знаешь, я не умел ценить присутствие детей до тех пор, пока война не привела их к нам.
Он говорил, а в это время едва начатая история о четырех детях, приехавших в загородный дом к одному старому профессору, тихо лежала в ящике стола.
Мэгс подняла голову и закрыла записную книжку. Впервые за все время Джек засомневался в правдивости историй своей сестры. Это было неприятное чувство, и мальчику не хотелось обращать на него внимание, но,
