же тогда?
Молчит. На огонь смотрит.
– А нам точно надо на другой берег? Может, мы по этому всё-таки выходить будем?
– Из наших почти никто плавать не умеет. Возле моря жила. Родители – рыбаки. Никто плавать не умел. Так в море и выходили. Вода очень холодная. Лето короткое. Как тут плавать научиться? – вздохнула горестно. – У вас – пляжи, бассейны…
Повернулась к нему; кажется, сейчас заплачет.
– На другой берег надо! Здесь убьют!
Вадим почти не слушал, судорожно соображал.
– Вера, а может, плот сделать?
– Вадим! Как? Из чего? Даже топора нет.
– Топор я завтра попробую сделать.
– Времени нет. Вдруг они вернутся?
Вадим потерянно молчал, не знал, что сказать. Всё вокруг опять стало враждебным, тревожным. И сумерки по ту сторону костра уже давили, наливаясь холодом.
– Ты хорошо плаваешь? Один речку переплыть сможешь?
– Да. Но без тебя – не поплыву.
Не слушала.
– Вещи. Их тоже надо на тот берег.
– А если вверх по течению пойти? Там речка у́же, можно брод найти.
– Нет. Три дня идти. Еды мало. Надо завтра на тот берег. Утром. Днём – солнце, тепло. Согреемся.
Встала. Подкинула веток в костёр.
– Пойдём спать, Вадим.
Легли и замерли. Что-то сломалось. Навалилось это завтра. Чёртово завтра! И каждый думал, как же им быть, что нужно сделать, перебирал в голове варианты.
Вадим очнулся первым.
Да пропади всё пропадом! Она рядом. Вот она. Моя рука у неё на бедре.
Заворочался. Приподнялся на руке, навис сверху, зашептал: «Вера! Вера… Перестань. Не думай ни о чём. Иди ко мне».
Искал губами её губы.
Вера разбудила ещё до рассвета. Под камнем – сумрак, а впереди – серая кисейная занавесь болтается. Чёрное кострище у входа едва дымит остатками головешек – дымок слабый, тонкий, понизу стелется.
Спать хотелось так, что, казалось, никакая сила не поднимет. Первая ночь в тепле. Уснул – как провалился, и выбраться из сна сил не хватало.
А вот Вера была собранна и серьёзна. Не обращая внимания на лежащего Вадима, собирала вещи. Сложила в мешок раскиданную мелочовку и продукты. Молча стащила с Вадима одеяло, сложила пополам, стала скатывать, прижимая к земле коленями, – получилась тугая свёртка – обмотала верёвкой.
Без одеяла – холодно. Надо вставать. Вот только делать ничего не хотелось.
Смотрел, как крутится Вера, собирая вещи, и, раздражаясь, думал, что, наверное, все женщины такие, – переход из одного состояния в другое носит у них какую-то природную простоту. Вот у мужчин куда сложнее… Было немного обидно. Ночью она шептала ему ласковые слова, еле слышно просила: «Ещё!» Не могла оторваться. Была – сама нежность и преданность. А сейчас? Было такое ощущение, что он для неё перестал существовать – ни одного ласкового слова, поцелуя. Хоть пошутила бы, что ли…
Сел. Натянул сапоги. Не знал, чем себя занять.
Вера сразу же начала свёртывать шкуры, на которых спали.
Чувствовал себя лишним, мешающим. Решил оживить костёр, стал ломать мелкие сухие ветки. Но Вера тут же прикрикнула:
– Не надо! Костёр разжигать не будем. Сразу уходим.
Пожал плечами и отвернулся – раскомандовалась! Хорошо. Уходим так уходим…
– Что дальше делаем? – спросил с раздражением.
– Идём до лагеря. Потом вниз по реке. Не далеко… Там переправляться будем.
– Так там же река широченная.
– Да. Но течение сильное только под нашим берегом. На другом берегу коса. Она далеко в реку вдаётся. Там – мелко, встать можно.
Ну и ладно. Пусть. Будем считать, что она знает, что делает. Посмотрим… В конце концов, это она плавать не умеет, а не я.
В лагерь не заходили. Прошли мимо, берегом. Метров через триста Вера остановилась и сбросила тюк с тряпьём на камни.
– Здесь. Вон там… у того берега. Видишь, рябь мелкая – будто язык в реку протянулся. Отмель. Встать на ноги можно.
Заглянула ему в глаза, снизу вверх. И только сейчас он понял, что она просто волнуется, боится. Вся её собранность и отстранённость – это просто неуверенность в себе, в своих силах. Сразу как-то полегчало. Уверенность в себе почувствовал. И река уже зашумела по-другому – не враждебно, а привычно, словно возле проезжей части стоишь – машины несутся мимо, а ты их не замечаешь, привык. И солнце вон вылезло. Хороший день будет. Всё будет хорошо!
– Вера. А как ты эту стремнину переплывёшь? Здесь же метров тридцать и смотри, какой бурун стоит!
– Подожди. Ты сам сможешь переплыть?
– Смогу. Снесёт, конечно. Но если повыше зайти, то как раз к отмели и вынесет.
– Тогда… Такой план. У нас верёвки есть. Сейчас размотаем и всё проверим… Ты с верёвкой поплывёшь на тот берег. Подожди!
В лесу найдём сушину. Большую. Стащим в воду. Привяжем вещи.
Я другой конец верёвки привяжу к сушине. Столкну в воду. Буду держаться. Она по течению пойдёт. Ты будешь тянуть. Её должно прижать к твоему берегу. Там уже отмель.
Плохой план? – смотрит на него с надеждой.
«Боится она. Боится! Но ведь делает! Смотри что придумала. Я бы в жизни не догадался».
– Давай-ка мы с тобой первым делом верёвки посмотрим, а потом уже решим что и как?
Разложили верёвки на камнях. Вадим промерил шагами, прикинул на глаз расстояние – вроде должно хватить. Если не до берега, то уж до отмели – точно. Стал связывать верёвки вместе.
Подошла Вера, присела на корточки рядом. Смотрит.
– Вадим! – руку на плечо положила. – Вяжи крепко, ладно?
Жалко её стало. Вот он сам – смог бы? Не умея плавать?
И только сейчас дошло – всё от него будет зависеть. Что-то не так пойдёт – и она утонет. Не будет её больше. А он сам? Как-то не пугала река. Был уверен, что переплывёт. Расстояние-то – тьфу! Вода, правда, ледяная, и течение. Ногу может свести. Но в это почему-то не верилось.
– Всё хорошо будет, Вера! – обнял, притянул к себе, поцеловал. Не удержал равновесие, повалились на камни. Смеялись. И она целовала его снова и снова. И не хотелось вставать, не хотелось никуда плыть, от кого-то спасаться – только чувствовать эти горячие влажные губы.
– Пойдём сушину искать. – Вера отстранилась первой.
Вот со стволами они намаялись. Если бы топор…
Первый нашли сразу, близко от реки. Кое-как обломали ветки, перетащили на берег, положили у воды. Вадим посмотрел и понял – одного ствола недостаточно. Во-первых, крутиться в воде будет – не удержится за него Вера; во-вторых – вещи, как к нему ни привязывай, утонут.
