- Я требую сатисфакции, вы оскорбили не одного пассажира, вы оскорбили всех! Я требую!..
Автобус резко затормозил, я едва удержался за поручни. Водитель заглушил мотор и, не глядя в мою сторону, открыл двери и объявил, что никуда не поедет (с места не сдвинется), пока дебошир, то есть я, не покинет салон.
Всякому из нас приходилось слышать анекдоты из серии "сверхнаглость" это был один из них. Однако мне было не до смеха. Возмущенный, я окинул взглядом пассажиров, мол, посмотрите, каков нахал?! Я ждал поддержки, более того, весь опыт моей жизни подсказывал, что в данной ситуации она, поддержка, просто неизбежна, я, так сказать, обречен на нее. Увы! В ответ большинство пассажиров даже не посмотрело на меня, а те, что посмотрели - с нескрываемым раздражением, словно не водитель оскорбил их, а я.
- Граждане, если мы это так оставим, он вообще решит, что ему все позволено, - сказал я как можно спокойнее.
- Слушай, байковый балдахон, тебе же ясно сказано: катись из автобуса, из-за тебя ни в чем не виноватые люди страдают.
Сзади меня прогремел такой звучный, подсипывающий бас, что отставшие на швах дюралевые планки вдруг в тон ему отозвались каким-то согласованным подсипыванием.
- Из-за меня?! - неискренне повеселев, удивился я.
- Из-за тебя, - твердо сказал владелец подсипывающего баса и чуть-чуть привстал с кресла.
Никогда прежде я не видел столь черных и столь волосатых людей. Какое-то зомбированное существо с озлобленно-мутным взглядом. Не знаю и предсказывать не берусь, что могло бы произойти, если бы не пожилой пассажир, за которого я вступился.
- Пойдемте, нам лучше всего выйти здесь, - сказал он, мягко взяв меня за руку.
Мы шли по наезженной дороге через гаражи, и мужчина в годах объяснял мне, что строящийся кинотеатр давно построен и давно пущен в эксплуатацию, только не как кинотеатр, а - казино.
- С вечера съезжаются туда иномарки - лакировка, комфорт, СКВ свободно конвертируемая валюта! Простому человеку... - Он сделал паузу. Как вас звать-величать, молодой человек?
- Дмитрием, Дмитрием Юрьевичем.
- Значит, Митей, - удовлетворенно кивнув, сказал человек в годах и спросил меня, не сочту ли я за фамильярность, если он будет называть меня столь по-свойски.
- Не сочту, - буркнул я, мне показалось пижонством беспокоиться о фамильярности после вопиющей наглости, с которой сейчас столкнулись.
Между тем мужчина в годах продолжал:
- Простому человеку, такому, как вы, Митя, дорога туда заказана, не пустят вас и на порог, потому что все там в костюмах с искоркой и при очень и очень больших деньгах. И что удивительно... - Человек в годах приостановился и как будто позабыл обо мне, посмотрел на низкое белое солнце, уже хватающееся за крыши гаражей, снял нутриевую шапку и, стряхивая снежную пыльцу, мечтательно восхитился: - Откуда, откуда у двадцатилетних пареньков пачки, пачки таких крупных денег?!
- Вы, наверное, учитель средней школы, преподавали математику, а сейчас на пенсии?
Учитель усмехнулся. Надевая шапку, сказал:
- А вы, однако, физиономист - стопроцентное попадание!
- Интересно, кто они, эти пареньки с пачками денег?
Он опять усмехнулся.
- Их называют "новыми русскими". В том смысле, что у старых практически было все: работа, образование, уважение к коллеге, к старшему... Единственное, чего у нас не было, - денег. А у этих - наоборот: ни уважения, ни образования, а денег - полные карманы!
Вот это вот: а денег - полные карманы! - как мне показалось, он произнес со знакомым уже мечтательным восхищением.
- Но ведь кто-то же попустил этим паренькам, чтобы и машины, и деньги... Значит, эти "кто-то" еще новее самых "новых русских"?
- Вы что же, на власть намекаете?! - как-то очень осторожно осведомился он.
- Да, на власть предержащую, - сказал я. - А потом, "новым русским" разве не может быть какой-нибудь пожилой мужчина, у которого нет совести, а денег навалом? Или таких не бывает?
Не знаю, почему вдруг я вступился за молоденьких пареньков, этих "новых русских", но сказал буквально следующее:
- Перед нами три гражданина: крупный чиновник, какой-нибудь мужчина в годах и, как вы говорите, двадцатилетний паренек. У всех у них куча денег, все они бессовестные, а теперь вопрос: кто из них самый бессовестный? Неужто двадцатилетний паренек?!
Мужчина в годах, вот только что еще мягкий и интеллигентный, вдруг подобрался и как-то весь торчком вверх навострился. (Наверное, тут виною нутриевый мех - как ни зализан и гладок, а на окрайках шапки щетинисто топорщился, особенно на верхней, лобной ее части.)
- Однако, Дмитрий Юрьевич, вы даже более конфликтны, чем можно себе представить. Надеюсь, я правильно сказал - Дмитрий Юрьевич?
- Да-да... Юрьевич, - согласился я.
Мужчина в годах, ссылаясь на себя и себе подобных, знающих жизнь не понаслышке, произнес прямо-таки речь, из которой явствовало, что в автобусе мне не нужно было встревать в перепалку с водителем. Дескать, все мы, люмпен-пролетарии, неуязвимы при любых революциях и режимах, потому что по большому счету нам, люмпенам, нечего терять. У нас нет ни национальности, ни земли, ни денег - ничего у нас нет. Раньше считалось, что только деклассированные элементы (преступники, босяки, бродяги, нищие) могут быть люмпенами. Однако сегодняшняя жизнь показала - есть люмпен-студенты, люмпен-интеллигенты и люмпен-рабочие. И иначе и не могло быть. За годы советской власти наши правители только и следили, чтобы ни у кого ничего не было, то есть было в урезанном виде, некий прожиточный минимум.
- Но ведь это же страшно, - сказал я. - Страшно, если мы - люмпены.
Я остановился, но заметил это, только когда остановился и мужчина в годах. Он смотрел на белое солнце над гаражами.
- Почему страшно? Если у тебя нет ничего, и у меня - ничего, и у него шаром покати, мы - братья, и естественно, что братья только по разуму - как инопланетные существа. И, как у инопланетных, у нас в цене прежде всего общечеловеческие ценности. А общечеловеческое всегда выше общенационального.
- Постойте, постойте, - сказал я, и мы пошли дальше. - Вы говорите "братья по разуму", а что, если у нас не хватит разума, чтобы быть братьями? Видели того черного и волосатого?! О каком разуме и общечеловеческих ценностях можно толковать с ним, когда ему нужна была сиюминутная выгода чтобы мы ехали, и всё. А зачем, для чего, на каком основании - это ему неинтересно, он об этом и знать ничего не хочет.
- А может, на сиюминутном и надо строить какую-то увлекающую разум культуру? Авангардистское искусство - это ведь отзыв на сиюминутное время, а из сиюминутного времени, из его отрезочков состоит вся наша жизнь. И не только наша, жизнь целых цивилизаций состоит из суммы временных отрезков.
- Позвольте, позвольте, - сказал я, и мы опять остановились. - Я много думал об этом и пришел к выводу, что на сиюминутном только и можно, что построить сиюминутное. Но именно жажда сиюминутного порождает наркотики и наркоманов, и не только в медицине. Все это искусство, идущее от сиюминутного, я иначе и не называю, как наркоманией. А теперь скажите: если мы братья по разуму, опьяненные наркотиками, насколько глубоко и крепко наше братство?
- Так вот вы уже где, - сказал мужчина в годах, и мы опять пошли.
Мы пошли, а мне как-то вдруг нехорошо стало. Вспомнилось булгаковское никогда не разговаривайте с неизвестными. Присмотрелся к его лицу - из ноздрей торчмя волос, щетинистый, точь-в-точь нутриевый.
- А вы, собственно, кто будете? Я вам сказал, и вы должны сказать - как вас звать-величать?
Мужчина в годах опять усмехнулся:
- Что, вспомнилось булгаковское - никогда не разговаривайте с неизвестными?
Я обомлел. К тому же мне казалось, что на нем пальто из темно-серого ворсистого драпа. Ничего подобного, то есть действительно ворсистого, но не драпа и не темно-серого, а плюша, буровато-мышиного, облегающего руки и плечи настолько плотно, что теперь пальто показалось мне комбинезоном, заправленным в голубоватые полусапожки на такой толстой подошве и высоких каблуках, что они выглядели своеобразными копытами.
"Дьявол, самый настоящий", - с ужасом подумал я.
- Ну уж?! Что за манера, чисто русская, уже тебе и самолеты, и спутники, и орбитальная станция, и выход в космос, а чуть встретится человек самостоятельно мыслящий - дьявол!
"Резонно, резонно, самостоятельно мыслящие люди действительно всегда пугают..."
- Предлагаю сменить тему, - сказал мужчина в годах и остановился возле сугроба (наезженная дорога резко сворачивала влево, а натоптанная тропка, обогнув сугроб, продолжала бежать прямо по-над арочным строением, собранным из синего волнистого, как шифер, пластика).
- Давайте сменим, но все же как вас звать-величать? - спросил я как можно мягче, чтобы настаивание не выглядело грубым.
- Конечно, я сам виноват... но на вашем месте, Митя, при ваших галлюцинациях я бы удовлетворился люмпен-интеллигентом... Опасаюсь, что мои имя и фамилия подтолкнут вашу фантазию на глупость.
