Шелби!
Сразу скажу: несмотря на мои баллы в тестах, я не очень хорош в написании писем (это была попытка пошутить, пожалуйста, посмейся). Я совсем не знаю, как начать, поэтому расскажу о моем разговоре с отцом.
Хотя подожди. До этого я должен еще кое-что рассказать, то, что, может быть, ты уже знаешь. Но я все равно напишу: мама ушла. Она несколько месяцев изменяла моему отцу с человеком, которого я ненавижу больше, чем походы к стоматологу. И она развелась с отцом. Еще она решила съехать до того, как я поеду учиться в ее альма-матер.
Так что основа заложена (в какой-то момент мы все рыдали, как маленькие дети во взрослых телах). И сюрприз, сюрприз, я перехожу к тебе.
Во-первых: больше всего в жизни я сожалею о том, что взял в руки бутылку в тот день, когда сделал тебе больно. Мне очень жаль, Шелби. Да, моя мама изменяла, но все же. Эти встречи анонимных алкоголиков с твоей мамой (тебе это не казалось странным?) очень помогли мне понять, как алкоголь может причинить вред моим отношениям и людям, которые мне близки.
Писать об этом кажется странным.
Я открыто признал свою проблему и теперь стремлюсь к трезвой жизни. (Как же неловко говорить.) Я нашел для себя и АА-встречи, и собрание для семей алкоголиков в Провиденсе, а еще я хочу поблагодарить тебя. За лучшее лето в моей жизни. За супно-кухонные субботы, за пилогу по вторникам и за походы в горы по четвергам, а еще за супергеройские фильмы по пятницам. От первых объятий и до моего дурачества на ужине с твоими родителями. И от лучшей поездки на пляж до момента, когда я бросил тебя в бассейн. Еще от спасения из дома Маркуса и до разделывания под орех в «Мортал Комбате». И конечно, за самое лучшее: за наш поцелуй и обоюдное признание в том, что мы нарушили договор.
Ты была для меня лучиком света, Шелби. Если бы ты не подошла ко мне в тот понедельник после моей аварии, не отдала мне кошелек и не сделала меня менее одиноким в этом мире, то я совершенно не знаю, где бы я оказался. (Уж точно не в колледже, я уверен.)
Я понимаю, что наши пути расходятся, но я хочу, чтобы ты знала, что я очень люблю тебя – даже если я чувствую себя полным придурком, говоря такое после моего полнейшего провала.
Ты не разговариваешь со мной – и это правильно, – и у тебя есть полное право никогда не прощать меня…
Но я надеюсь, что ты никогда не будешь забывать, насколько ты невероятная. Насколько добрая, сострадательная, любящая и внимательная. Насколько щедрая, заботливая и солнечная.
Ты правда лучшее, что со мной случалось. Я знаю, что для любого человека будет большим счастьем называть тебя другом. Я желаю тебе самого лучшего, Шелби. И, пожалуйста, помни, что если тебе нужно поговорить с кем-то, то я на расстоянии одного телефонного звонка.
Ладно, думаю, больше мне сказать нечего, поэтому закончу на этом. ОХ, и еще, пожалуйста, не злись на меня за то, что я сам по себе пришел на место рандеву со вселенной. Я клянусь, что не пытался проявить неуважение или захватывать твое личное место… просто нужно было положить письмо туда, где найдешь его только ты. И я очень ценю то, что ты поделилась со мной этим. Это многое значит, что ты позвала меня в место, которое так дорого тебе.
Буду любить тебя всегда. (Черт, как же глупо это звучит!)
Искренне твой,
Уолти Уол-Уол
Шелби прочитала письмо дважды.
И потом еще раз.
Столько эмоций за такой маленький промежуток времени. И будет еще больше.
Она сложила письмо и вернула его в конверт. Она подтянула колени к груди и посмотрела в летнее небо, полное пушистых облаков, и позволила ровно две вещи, которые запрещала себе, когда это касалось Уолтера Эндрю Криддла: чувствовать и плакать.
О тех хороших моментах. Об их разговорах. Смехе. Его нежных прикосновениях, которые вызывали мурашки. О тех сладких и мягких моментах, которые напоминали ей о том, что она живет – двигается, дышит и чувствует. И совсем не одинока.
Она посмотрела на камень, который удерживал конверт. Камень, который держал в руках Уолтер, перед тем как поставить на место. Потому что он был здесь. Пришел сюда. Ради нее.
Потому что он не хотел, чтобы она чувствовала себя одиноко.
Шелби не знала, сколько времени она просидела всхлипывая, но когда она в следующий раз подняла голову, то облака рассеялись и перед ее глазами была невероятная голубизна.
Она вздохнула. И улыбнулась.
Шелби Камилла Августина не чувствовала себя в порядке. (Что было совершенно нормальным.)
Но она правда любила Уолтера Эндрю Криддла. В этом не было сомнений.
Просто она пока была не готова. Совсем. Она знала это ровно так же, как то, что она беспокоилась о том, какой будет совершенно неизведанная глава ее жизни, которая вот-вот наступит.
Она не была готова к бабочкам в животе или колотящемуся сердцу. К потным ладоням или непроизвольным улыбкам. Она не была готова к горячему чувству в груди, когда их мысли и чувства соединяются, или к неизбежным разногласиям, потому что они были разными людьми, у которых был разный жизненный опыт.
Она не была готова. И даже не близко к этому.
Но это нормально. Потому что она знала: придет время…
и она решится.
Еще раз приветствую тебя!
Сначала я хочу поблагодарить вас за то, что прочитали книгу до конца (почти *ухмыляется*). Так чудесно осознавать, что все написанное было не напрасно. Всех, кто живет с любой формой нейромедиальной атипичности (да, я придумала этот термин), я считаю героями. Как бы тяжело временами ни было, постарайтесь помнить: каждый из нас влияет на мир с момента зачатия. Я говорю это серьезно. В тот момент, когда те люди, породившие нас, осознавали, что мы находимся внутри них, то для них менялся весь мир. Что влекло изменения для людей вокруг наших родителей. А потом вокруг окружающих уже тех людей. И так далее, как рябь по стоячей воде озера от прыжков гладкого камушка.
Другой факт: любое пространство, в которое вы попадаете, меняется. Я верю, что изменится ли оно в лучшую или худшую сторону, полностью зависит от вас.
