накрыла на стол: приправленные шпинат и ростки сои, кимчи, какдуги, маринованные листья периллы и два вида рагу. По сравнению с их обычной едой, состоящей, как правило, из двух или трех видов панчана и супа, это был настоящий пир.
– Приступайте, – велела миссис Бэк, сопроводив слова жестом.
Взяв палочки, Мина попробовала кимчи – насыщенный и острый с нотками груши и креветок.
– Как поживает ваш парень? – спросила миссис Бэк, устраиваясь поудобнее на скамейке.
Мина натянуто улыбнулась:
– Хорошо.
– Он достойно себя ведет?
– Да. Он хороший. – Мясо скумбрии легко соскальзывало с костей и таяло во рту, как масло. Даже здесь, в Лос-Анджелесе, это блюдо успокаивало дух зимней ночью. – А что насчет вас? Вам кто-нибудь нравится?
Только вопрос сорвался с губ, Мина вспомнила, как однажды миссис Бэк сказала: «Не думаю, что когда-нибудь смогу снова доверять мужчинам».
– Нет, – усмехнулась та. – У меня есть книги. У меня есть музыка. Мне не нужен парень. Я занята.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я имею в виду, что раньше вам было скучно, вот и все. Вы только и делали, что работали. А мне не скучно. Мне никогда не бывает скучно.
– Понятно. Вы же такая интересная, – напряженным голосом сказала Мина, положив палочки на стол. – Такая образованная.
– Я не хотела вас обидеть, – поспешила исправиться миссис Бэк. – Я говорила не о вас. Я имела в виду себя.
Мина соскользнула со скамьи и принялась убирать свою сторону стола.
– Оставьте, – виновато попросила миссис Бэк. – Простите.
– Нет, это вы меня простите. Я вылью суп обратно в кастрюлю, я к нему не прикасалась.
– Не надо.
Мина схватила свою тарелку, однако миссис Бэк забрала ее и поставила обратно.
– Пожалуйста, сядьте. Извините.
Мина вдруг осознала, что миссис Бэк ее несколько пугала – ее быстрые ум и речь, тщательно подведенные брови, ее спокойная уверенность в себе, которая простиралась так широко, как сам город. Однако в то же время миссис Бэк была слишком щедра, слишком полезна и, да, возможно, даже слишком интересна, чтобы от нее отказываться. И, кроме того, она готовила самый вкусный панчан. Такая мелочь, как ферментированный лист растения, мог вызвать ощущение спокойствия и домашнего уюта, даже если у вас и дома-то никогда не было.
Мина снова села, глядя на то, что осталось от скумбрии – коричневое мясо на брюхе, отчетливо выпирающие кости.
– В общем, я ляпнула глупость. Вы здесь совершенно ни при чем. Я больше никогда не смогу доверять мужчинам. Я разучилась.
– Вы когда-нибудь были замужем?
– Да. – Лицо миссис Бэк покраснело. – Он был ужасен.
– Вы все еще с ним общаетесь?
– Боже упаси. – Ее ноздри гневно раздулись. – Он живет в Техасе.
– Вы сбежали от него?
– У меня не было выбора. – Ее голос дрогнул. Мина впервые видела миссис Бэк такой слабой, уязвимой. Она положила руку на тонкое запястье подруги и успокаивающе погладила большим пальцем.
– Возможно, я несколько озлобилась, – признала миссис Бэк. – Я потратила на него лучшие годы своей жизни. И что теперь?
– Вы все еще живы, – сказала Мина, обращаясь как к миссис Бэк, так и к самой себе. – Разве это не чудо? Что мы все еще живы? – На глаза навернулись слезы. – Никто не ожидал этого от нас. А мы всех удивили, включая самих себя.
В кухню вошла хозяйка и тут же заметила:
– М-м, как вкусно пахнет!
– Присоединитесь? – пригласила миссис Бэк, мягко убирая руку от Мины, которая опустила голову и украдкой вытерла лицо.
– Нет, спасибо. Я уже поела. Я пришла сварить суп на завтра.
После ужина миссис Бэк будто бы в знак примирения почистила и нарезала два золотистых яблока, которыми они полакомились в молчании. Мина жевала фрукт – яркий, сладкий и сочный, словно только что сорванный с ветки, – с чувством глубокого наслаждения.
Несмотря на все их усилия жить в этой чужой стране обособленно, было очевидно – они нуждались друг в друге. Общей едой или короткими беседами они напоминали друг другу, что жизнь, пусть в основном и монотонная, а порой и печальная, все еще способна потрясти своими чудесами, особенно если подталкивать себя к краю, выходить время от времени из зоны комфорта навстречу страхам, как когда мистер Ким предложил Мине прокатиться на колесе обозрения и представить другую жизнь – жизнь с ним.
Обычно после работы Мина и мистер Ким вместе ужинали в его двухкомнатной квартире на Нормандия-авеню в Корейском квартале, затем смотрели корейские новости, а иногда американские программы, сидя вместе на диване, тесно прижавшись друг к другу и переплетая пальцы. В конце концов они отправлялись в спальню и занимались любовью. Порой, лежа рядом с громко храпящим мистером Кимом, Мина смотрела в потолок и размышляла о своей жизни – о том, как стремительно все переменилось.
Однажды, спустя пару месяцев после их первого свидания, они вместе смотрели по местному корейскому каналу специальный телевизионный репортаж о временном воссоединении семей, разлученных границей и никак не контактировавших с самого начала корейской войны – в течение десятилетий. Эти семьи были разодраны на части во время бегства от насилия и смерти, которые стерли с лица земли миллионы людей. Разве кто-нибудь мог хотя бы предположить, что однажды страна расколется надвое, а их разлучат с матерями, отцами, братьями, сестрами, детьми и начнется война, которой нет конца?
А возможности воссоединения были скудны. Десятки тысяч семей оставались в официальных списках ожидания, надеясь, что их имена выиграют в лотерее, проводимой государством, и не зная, доживут ли они до того момента, когда им выпадет шанс снова увидеть своих близких.
Мина зажмурилась, страстно желая переключить канал. Невыносимо наблюдать за этим морем чувств, за лицами на экране, испещренными неистовыми эмоциями людей, потерявших столько лет в разлуке с любимыми.
Старушки в национальных костюмах ханбоках рыдали, держа лица друг друга своими морщинистыми, пятнистыми руками. Плакали старики и молили о прощении у ног детей, теперь уже взрослых, которых они оставили, не зная, что война и граница разлучат их навсегда.
Однако мистер Ким не отрывал от экрана взгляда, его шея и лицо постепенно наливались кровью.
Мина вытащила салфетку из коробки на кофейном столике и протянула ему. Сердце сжималось.
– Я переключу, – предложила она.
– Не надо, я хочу досмотреть.
По телевизору пожилые люди рассказывали, кого они потеряли и как надеются перед смертью хоть разок их услышать или увидеть. Слезы текли по лицам стольких людей. Пальцы сжимали носовые платки и салфетки; воссоединившиеся, одетые в свои лучшие костюмы или ханбоки, падали на землю, отчаянно хватаясь за давно потерянных
