рисовала Эбби. Да и себя тоже.
– Что ты там пишешь? – слышу я голос Эбби. Она с любопытством смотрит на меня, потом усаживается на диван рядом, бросив телефон на журнальный столик. – Мне нравится, как ты сидишь и смеешься себе под нос.
– Я рисую.
– Можно посмотреть? – Она наклоняется ближе.
Я подталкиваю к ней альбом. Увидев набросок, она громко смеется:
– Боже! Это мы?
Я киваю.
– Мы играем на банкомате!
– И выигрываем!
– Конечно, мы выигрываем. В этой игре мы лучшие. – Уголки губ у нее дрожат. – Завидую тебе, Лиа, ты такая талантливая.
– Ерунда. – Я опускаю взгляд на альбом, позволив волосам скрыть лицо, чтобы она не видела моей улыбки.
– Нет, я серьезно. Ты могла бы рисовать на заказ за деньги.
– Не выйдет.
– Почему?
– Потому что, – пожимаю я плечами.
Потому что у меня получается недостаточно хорошо. Потому что в каждом рисунке я вижу недочеты. Одно ухо выше другого, пальцы слишком короткие, следы от ластика на бумаге. Они не идеальны.
– Клянусь, ты гораздо круче, чем о себе думаешь. Я бы заплатила за такой портрет не раздумывая.
– Тогда можешь забрать его, – покраснев, отвечаю я.
– Серьезно? – выдыхает Эбби.
– Конечно. – Я осторожно вырываю страницу и отдаю ей.
Эбби смотрит на нее, потом прижимает к сердцу.
– Знаешь, я до сих пор храню тот твой рисунок, где мы вместе.
Мои сердце, легкие, мозг будто пронзает холодом.
– Могу я задать тебе вопрос? – Она поднимает на меня взгляд.
– Конечно.
Она молчит, открывает рот, потом закрывает снова. И наконец негромко произносит:
– Почему мы перестали быть друзьями?
– Мы друзья, – возражаю я, хотя внутри все сжимается.
– Да, но в прошлом году… Не знаю. – Она закусывает губу. – Не могу понять, может, я сказала или сделала что-то, что заставило тебя отстраниться. Ты же была моей лучшей подругой, а потом вдруг перестала даже разговаривать со мной.
Блин. У меня точно внутри живет кто-то маленький и злобный, в чьи обязанности входит выпускать весь воздух из моих легких, разгонять сердце до гиперскоростей и использовать желудок в качестве батута. Я судорожно пытаюсь привести в порядок мысли, точно зная только одно: не желаю это обсуждать. Что угодно, только не это.
– Я не хотела, – говорю я, когда пауза затягивается.
– Но что произошло? Это из-за меня?
– Нет, это из-за… – начинаю я, но слова застревают в горле.
Это из-за того, что она забавная. Красивая. Рядом с ней я чувствовала себя живой. Все приобретало смысл. Мы могли всего лишь ждать автобус или обсуждать ее прошлую школу, а я ловила себя на том, что улыбаюсь – просто так, без причины. Однажды во сне она целовала меня между ключиц. Мягко и быстро, едва ощутимо. Я проснулась, сгорая от возбуждения, и потом весь день не могла на нее смотреть.
Из-за того, как дрожал ее голос, когда она увидела мой рисунок. «Мне так нравится. Лиа… Я сейчас расплачусь».
Тогда она смотрела на меня, и в ее глазах стояли слезы. Клянусь, будь я капельку смелее, я поцеловала бы ее. Это было бы так просто. Достаточно немного наклониться вперед.
А потом она закинула ноги на бортик и хлопнула в ладоши.
– Могу я доверить тебе секрет? – Какое-то время она изучала мое лицо, потом прижала к щекам ладони и улыбнулась. – Ух, я так нервничаю.
Это показалось мне странным: кажется, у нее даже дыхание перехватило.
– Почему?
– Потому. Не знаю. – Она теребила уголок листа. – Боже, мне так нравится! Я даже знаю, когда это было.
– Хорошо, – спокойно ответила я.
Потом она задела меня рукой, и у меня все внутри перевернулось – во всяком случае, впечатление было именно такое. Как будто кто-то вывернул меня наизнанку. Я подтянула колени к груди, чувствуя себя угловатой и неловкой. Эбби бросила на меня быстрый взгляд, прикрыла рот рукой и моргнула.
– Знаешь, по-моему, приехал автобус, – сказала она наконец. – Пора идти к остановке.
– Неужели ты бросишь меня гадать, что это был за секрет, Сусо?
– Может, я скажу тебе завтра, – едва заметно улыбается она.
Этого так и не произошло: ни завтра, ни позже. Она написала мне сообщение: «С днем рождения» – и смайлик с воздушным шариком. Я ответила «Спасибо», тоже со смайликом.
И все. Никакого продолжения.
В понедельник все снова было отвратительно нормально. Никаких больше нервных взглядов. Никаких странностей. На английском Эбби весь урок пихалась и дурачилась на диване с Ником. За обедом она без умолку обсуждала репетицию пьесы с Саймоном. Будто и не было никаких секретов.
А теперь она изучает мое лицо с таким же пристальным вниманием, с каким смотрят фильм на непонятном языке в нетерпеливом ожидании субтитров.
– Из-за чего? – спрашивает она.
– Прости?
– Ты не закончила мысль.
– Ах да. – Я упорно
