тридцати годам. – А я показываю людям, что в мире есть настоящие чудеса.
– Я чудо?
– Нет, ты божество. Моя Божественная Орхидея.
С ней, в уединении купе, он был просто мужчиной. В серебряных пуговицах на его рубашке не было ничего особенного, в бороде не было воска, а в волосах бриллиантина. Он был настолько уязвим, насколько мог себе позволить.
Затем она придвинулась к нему и поцеловала его. Боливара никогда еще так не целовали. Медленно, осторожно, как будто это он нуждался в нежном обращении. Как будто, заглянув в его слабое сердце, она хотела позаботиться о нем. Она расстегнула серебряные пуговицы его рубашки, которые всегда казались ей мерцающими звездами, когда он был на сцене. Ее теплая ладонь легла ему на грудь.
– Что означает звезда на твоем кольце? Она повсюду в нашем представлении.
Она провела пальцами по его бицепсу и предплечью, пока не коснулась кольца с печаткой, плотно сидящего на пальце. Восьмиконечная звезда, похожая на розу ветров.
Немного поколебавшись, он сказал:
– Это семейный знак.
– Я никогда не видела, чтобы серебро так блестело.
Он мог бы солгать. Сказать, что это белое золото. Платина. Но он не хотел ей лгать. Во всяком случае, на первых порах.
– Оно со звезды.
Она картинно закатила глаза. Конечно, она ему не поверила. Может быть, к лучшему. Оставив руку на темных волосах его груди, она продолжала исследовать его; он неподвижно сидел, и она могла утолить свой голод. Он никогда еще так остро не ощущал каждый свой вздох, неровное биение сердца.
– Ты кажешься испуганным, – произнесла она, опускаясь на колени на ковер.
– Я не боюсь, – ответил он.
Его смех отозвался мрачным раскатом, потому что это было не совсем так. Боливар ничего и никого не боялся. Он никак не мог понять, что такого в этой молодой женщине, в этой девушке, которая никогда нигде не была до того, как встретила его. Он видел, что она даже не вздрогнула, когда львица зарычала в клетке. Видел, как она смеялась от радости, когда буря обрушилась на их корабль, плывущий через Атлантику. Теперь, когда ее рот касался его набухшего члена, она была громоотводом, раскалывающим его пополам. И он понял, что боится не Орхидеи, а того, что теряет голову, когда они вместе.
Боливар рывком привлек ее к себе, задирая платье. Его шампанское пролилось на нее, и он выпил его с ее кожи. Он думал, что поглощает ее, но это она брала у него, пока они не оказались обнаженными и переплетенными на полу среди бахромы и мехов. Он подложил себе под грудь подушку и повернулся на бок, чтобы посмотреть на Орхидею. Она наполнила свой бокал тем, что осталось в бутылке. Провела холодным пальцем по шрамам на его бицепсе, по твердым мышцам спины.
– Но как ты нашел все эти чудеса? – спросила она.
Он перевернулся на спину, положил одну руку себе на грудь, другой коснулся ее ноги.
– Мой отец пожелал их.
Нахмурившись, она ущипнула его за упругую кожу живота.
– Может, я из маленькой страны, но я не дурочка.
– Могу я тебе доверять?
– Дело не в том, можешь ты мне доверять или нет, а в том, захочешь ли ты это сделать. Если у тебя есть тайны, клянусь, я их не выдам.
Боливар взвесил ее слова. И сделал выбор.
– Однажды мой отец увидел падающую звезду. Увидел, что она упала рядом с нашим лагерем, и мы отправились ее искать. Но вместо звезды нашли юношу. Живую Звезду.
– Ты хочешь убедить меня, что Живая Звезда настоящий?
– На месте его падения образовался маленький кратер, и все вокруг было покрыто чем-то вроде осколков стекла. Даже в темноте их грани переливались, словно нефтяное пятно на воде. Одним из них я порезал палец.
Он поднял указательный палец, где на подушечке виднелся толстый шрам.
Она поцеловала его.
– Ты хочешь, чтобы я в это поверила?
– Дело не в том, поверишь ли ты мне или нет, а в том, захочешь ли это сделать.
Он лег на нее, обхватив ее руками. И жадно целовал, пока она не раздвинула для него колени. Целовал темную кожу ее сосков, впадинку между грудями. Он хотел поглотить ее сердце так же, как она поглотила его.
– Я думала, это трюк. Вроде того, как фокусники вытаскивают зверюшек из-за пазухи и распиливают людей пополам. Или как ты сделал меня русалкой.
Прильнув к ее плечу, он зарылся в него лицом. Мысли путались. Ему хотелось в ней утонуть. Его сирена. Его русалка. Ответ на его мольбу об истинной любви.
– Он такой же настоящий, как ты и я, моя божественная.
Она вздохнула.
– Но как это случилось?
– Он просто упал с неба.
18. Погодите, а прах считается биоматериалом?
Оставить Эдди и Нью-Йорк далеко позади оказалось легче, чем Рею казалось. Но он возненавидел заграничные поездки. Пока Рей занимался своим новым делом, он побывал в большинстве стран Европы, но при этом постоянно чувствовал, будто выставляли его, а не его картины. В Мексике и Аргентине было лучше, но местные жители осуждали его за то, что он совсем не говорит по-испански. Однажды в Буэнос-Айресе искусствовед написал разгромную рецензию из-за того, что вместо слова castellano Рей употребил espaňol.
Поездка в Эквадор взволновала его. Хотя ему, Маримар и Рианнон пришлось подвергнуться личному досмотру из-за цветов, растущих на их коже, сотрудникам Управления транспортной безопасности не удалось отыскать в своей инструкции ничего касательно специфического расширения их тел. Не меньше пяти человек совместными усилиями определили, что цветы из органического материала и должны рассматриваться как модификация их тел.
– В жизни ничего подобного не видел, – сказал сотрудник безопасности. – Как-то раз мне попалась женщина с рогами, вживленными в череп. Эй, погоди минутку! Ты, случаем, не тот парень из журнала?
– Я самый.
Его картина была выставлена в Музее современного искусства, его портрет напечатали на обложке «Нью-Йоркера», а этот тип, который с таким же успехом мог быть полицейским в торговом центре, назвал его «парнем из журнала». Рею не следует зазнаваться.
Их семья заняла половину салона первого класса – небольшой подарок от «парня из журнала». В то время как остальные воспользовались возможностью вздремнуть в ночном рейсе, Рей смотрел на крошечный экран перед собой, следил за тем, как они летят через границы штатов и стран, над океанами и морями. Хотя с того великого и ужасного дня в Четырех Реках его жизнь сильно изменилась – в основном к лучшему, – он не хотел быть человеком, принимающим это как должное.
Орхидея никогда не летала самолетом. По ее словам, она прошла пешком весь путь от Эквадора до Соединенных Штатов, ни разу не остановившись, чтобы осмотреть достопримечательности или отдохнуть в ресторане. «Я продолжала идти, потому что остановка была невозможна», – говорила она. Она была не из тех, кто мог бы сказать
