различить несколько фигур. Вспоминаю, как в этом самом пабе познакомилась с Подриком. Поначалу я думала, что никогда не смогу говорить с ним искренне, но теперь мы стали хорошими друзьями. Свет и тепло за этими окнами влекут меня, словно мотылька. Думаю, пинта сидра не помешает, чтобы согреться перед поездом.
К тому же, мне нужно перевести дух. Хочу перенести на бумагу все, что рассказал мистер Льюис – о льве, фавне и зонтике, – пока помню каждую деталь.
Толкнув деревянную дверь, я шагаю внутрь, и меня обдает потоком теплого воздуха. Стряхиваю с волос снег и пробираюсь к барной стойке. Свет в пабе приглушен. Из-за перекрытого деревянными балками потолка я чувствую себя почти как на корабле. Я поставила сумку на пол и облокотилась на барную стойку, сразу за которой протянулись длинные полки, а на них – десятки блестящих в полумраке бутылок и бокалов. Бармен, невысокий мужчина почтенного возраста, с седыми волосами и носом, который, кажется, хранит следы не одного перелома, подходит ко мне и перекидывает полотенце через плечо.
– Что я могу вам предложить?
– Сидр, пожалуйста. Только не холодный.
– Как раз подходящий для этого вечер – соглашается он.
Я сажусь и, осматриваясь вокруг, вижу других людей: студентов, которые еще не уехали домой, или местных, запросто и непринужденно болтающих друг с другом: они перекидываются фразами и остроумно шутят, прямо как в кинофильме.
У меня так никогда не получается.
И тут я замечаю его: в противоположном конце паба в толстенном ирландском рыбацком свитере сидит Подрик. Впервые за все время я вижу его не в школьной форме. Он пришел сюда с компанией, и светловолосая девушка – та, что смеется так, будто это особый вид искусства, – вцепилась в его руку. Я отворачиваюсь, достаю из сумки блокнот и ручку, чтобы как можно скорее начать писать, и мысленно представляю мистера Льюиса в его университетском кабинете. Вот он за столом, в руке – перьевая ручка, рядом стоит чернильница, и он что-то бормочет себе под нос. Мне приносят сидр, и я делаю большой глоток, не отрываясь от письма.
Все штрихи начинают складываться в единую картину: голос мистера Льюиса, его смех, каждая его подсказка. Люси – его крестница. Лев появился из повторяющихся снов или из рассказов мистера Уильямса. Или откуда-то еще. А идея, стоящая за историей, появилась в тот момент, когда шестнадцатилетнему мистеру Льюису в голову пришел образ фавна. И он говорил о небесной тверди.
Постепенно все воспоминания раскладываются по полочкам.
Я строчу с такой скоростью, как будто эти заметки – последнее, на чем держится мир, будто земля продолжает свой бег, движимая теми же законами мироздания, что и вселенная Нарнии. Будто я могу добраться до начала всех начал, подобно Эйнштейну, пытающемуся разгадать загадку зарождения нашей вселенной.
Голос Подрика неожиданно вырывает меня из цепких пальцев моего исследовательского неистовства.
– Остановись!
Я прихожу в себя.
Быстрым движением Подрик выхватывает записную книжку прямо у меня из-под носа и начинает читать. Все факты и идеи я хаотично соединяла линиями в попытке как-то увязать их между собой. В итоге получилась целая паутина из кружочков и черточек, показывающих, как одно выросло из другого и во что оно могло превратиться дальше, – подтверждая, что истории мистера Льюиса следуют определенной логике и связаны с событиями в его жизни и его излюбленными мифами. Разобраться в этой схеме взаимосвязей не смог бы никто, кроме меня.
Подрик все еще смотрит в блокнот и громко – слишком громко! – читает оттуда вслух.
– «Книжной Люси может быть его крестница. Питер – Кролик Питер? Эдмунд – это Эдмунд Спенсер?»
Он переводит взгляд на меня. Что сквозит в его глазах? Разочарование?
– «Львы Трафальгарской площади и Дева из Олдена?»
Он вздыхает.
– О, Мэгс.
– Отдай его мне, – требую я испуганно. Картинка вот-вот сложится, я в каком-то шаге от того, чтобы все понять, чтобы увидеть истину, а он сейчас все испортит.
Вдруг я могу разгадать эту загадку?
Я просто обязана!
Я пытаюсь дотянуться до своего блокнота, но Подрик поднимает его над головой, все еще продолжая читать. Он выше меня дюймов на пять, так что мне ничего не остается, кроме как слезть с барного стула и начать прыгать вокруг Подрика, имея при этом все шансы выглядеть полной дурочкой.
Я сдаюсь и прекращаю прыгать. Перевожу дыхание. Смотрю на Подрика и строгим голосом произношу:
– Верни блокнот. Сейчас же.
Подрик опускает руку и кладет мою записную книжку на барную стойку рядом с моим пустым бокалом. На его лице и в его зеленых глазах написано неодобрение.
– Почему тебе так хочется все испортить какими-то схемами и списками? Ни истинное значение, ни смысл нельзя вычислить с помощью логики! Мистер Льюис не выдавал тебе список фактов – он просто рассказал о прекрасных моментах своей жизни.
– Знаю, но это помогает мне думать.
Я хочу отодвинуться подальше от Подрика, но позади меня барная стойка, и даже через толстый свитер я чувствую, как ее край впивается мне в спину.
Пухлые губы Подрика вытягиваются в тонкую линию, и он сурово сдвигает брови. Укоризненное выражение его лица говорит красноречивее любых слов.
Конечно, мистер Льюис рассказывал мне истории не для того, чтобы я их каталогизировала и составляла списки! Но если я так хочу?
– Я думала, это поможет Джорджу.
– Неужели?
– Именно.
– Может, тебе стоит подумать над этим еще разок. – Он смотрит на меня сверху вниз, уперев руки в боки.
Волна злости и негодования поднимает меня с места. Я запихиваю блокнот в сумку, хватаю пальто, протискиваюсь к выходу мимо Подрика, студентов в черных водолазках и девушек с напомаженными губами, мимо шаткой рождественской елки и венка с развязавшимся красным бантом, который теперь жалко свисает на ниточке. Когда я выхожу из паба на улицу, гнев, который обжигает меня изнутри, словно пламя, не дает мне замерзнуть, несмотря на морозный воздух и снег.
– Мэгс! – преследует меня теряющийся где-то вдали и заглушаемый снегом голос Подрика.
Игнорируя все его попытки меня окликнуть, я начинаю шагать быстрее. Я слишком запуталась, чтобы сейчас суметь проявить хоть какое-то понимание; все старания, которые я прикладываю, чтобы найти ответы на интересующие меня вопросы, никуда не приводят, а теперь еще и Подрик насмехается надо мной. Не хочу, чтобы надо мной издевались. В то же время я понимаю, что мой гнев безоснователен и направлен на хорошего человека, который подобного совсем не заслуживает.
Я слышу, как сзади топает Подрик. Вскоре он догоняет меня, спотыкаясь и поскальзываясь на
