я сразу думаю про Ноя. Хотя он-то годами заходит в наш дом и комнату Райана без звонка. Если бы не звонок, я могла бы предположить, что это Андерсон раньше освободится после урока.
Но кто бы то ни был, мне лучше вмешаться, пока папа не выкинет еще какую-нибудь неловкую штуку – а папы это часто делают. И я сбегаю вниз, постукивая подошвами ботинок по паркету. Захожу в коридор и чувствую, как немного задыхаюсь.
Может, я просто слишком быстро бежала.
А может, часть меня догадывалась.
Мэтт Олсон должен сейчас быть в Алабаме. Но он не в Алабаме.
Он стоит на моем пороге.
Сцена пятьдесят четвертая
И он нервничает. Сразу видно по тому, как он делает несколько шагов из стороны в сторону. И по тому, как то начинает улыбаться, то перестает, то улыбается снова.
– У тебя есть минутка?
– Хм. Брэнди и Рейна… – начинаю я, но он уже смотрит поверх моего плеча, и я понимаю, что девочки решили спуститься следом за мной.
– Привет, – говорит Рейна и похлопывает Брэнди по локтю. – Мы как раз возвращались в комнату Кейт, правда, Би?
– Точно.
– Так вот, Брэнди и Рейна у меня в гостях. – Я робко улыбаюсь, а потом снова поворачиваюсь к Мэтту. – Но я могу тебя выслушать.
Мэтт делает несколько шагов в моем направлении, но потом неожиданно отказывается от своей идеи и возвращается к тому, с чего начал: останавливается на пороге.
– Мне нужно ехать, – говорит он.
– Погоди. Что?
– Не хочу портить вам веселье.
– Ты и не портишь! Мы собирались на футбол. На игру. – Я краснею. – И ты тоже можешь пойти. Просто я думала, ты в Алабаме.
– Я в Алабаме. Точнее, еду туда и подумал… мне нужно кое-что тебе сказать.
Сквозь бешеный стук сердца я с трудом слышу собственные мысли. Мэтт хочет мне что-то сказать? Что-то настолько важное, что ради этого он отложил поездку в Алабаму? Не может…
Не может же он сейчас признаться мне в любви, верно?
То есть… Ничего ж себе. Я думала, такое бывает только в кино, но не в жизни. В жизни вы сначала флиртуете и неловко касаетесь друг друга, потом ищете способы быть вместе, потом либо слишком хотите спать, либо напиваетесь и переходите к активным действиям, а позже разбираетесь, что к чему. Но я почти уверена: Мэтт готов полностью отказаться от этого сценария. У него лицо, как у Фицуильяма Дарси. Или даже как у Флинна Райдера. Точно, как у Флинна.
У меня дрожат руки. Возможно, я даже дрожу всем телом.
– Ладно, и…
В моей комнате что-то падает, потом Рейна кричит через дверь:
– Пожалуйста, игнорируй нас! Брэнди, ты…
Остальное не различить за смехом, но Мэтт уже тянется к ручке.
– Не хочу, чтобы вы опоздали на матч, – быстро говорит он.
– Что? Нет. Подожди…
– Мы поговорим позже. Мне все равно уже пора. – Он крепко меня обнимает. – Увидимся во вторник, да?
Я ошарашенно киваю. И не могу прийти в себя. Не знаю, что в этой ситуации кажется более странным: что он так быстро ушел или что вообще пришел. Осмыслить это получается с огромным трудом. Мэтт Олсон был здесь и хотел мне что-то сказать. Должен был что-то сказать.
А потом передумал.
После урока вокала Энди забирает нас, чтобы отвезти на игру. Он прямо-таки излучает нервную энергию, которую чувствуешь обычно в день премьеры, уже стоя за кулисами. И то и дело поглядывает на меня – я сижу на пассажирском кресле, – словно пытаясь понять что-то по моему лицу. Не знаю, как быть. Он знает о приезде Мэтта: Брэнди и Рейна без колебаний сообщили ему первым делом. Но наша встреча была такой быстрой и странной, что я не могу разобраться в своих чувствах, не говоря уж о чувствах Энди.
На поле мы оказываемся около семи, за полчаса до начала матча, но парковка уже забита. Солнце еще даже не начало садиться, но уже свежо, даже прохладно. Это довольно приятно, поскольку такая погода позволяет нам держаться вместе. Когда тебе нужно пережить ужас от необходимости войти на футбольный стадион, всегда лучше быть как можно ближе друг к другу.
Конечно, на таких играх присутствуют не только пижоны. Здесь много маленьких детей и пожилых людей, приходят и учителя – да кто угодно! Даже я раньше часто приходила на домашние матчи Розуэлл Хилл. Мы продавали тут булочки от лица школьного хора, а однажды перед игрой был организован сбор на общественные нужды с надувным замком-батутом и актрисами в костюмах Анны и Эльзы. У Рейны селфи с Эльзой все еще стоит на заставке телефона, что бы там Гарольд себе ни думал.
И все же воздух прямо-таки искрит пижонством.
– Видимо, сегодня мы играем с Лэсситером, – говорит Брэнди, присмотревшись к крупным буквам в гостевом секторе.
– Ненавижу Лэсситер, – с таким чувством произносит Энди, что Рейна смеется.
– С каких пор ты разбираешься в спорте?
– Дело не в спорте. Они же разнесли нас в девятом классе, помнишь? – Энди воинственно потрясает кулаком. – Я никогда им этого не прощу.
– Значит, ты тут ради мести. Хочешь, чтобы наши пижоны разнесли их пижонов в пух и прах.
– Наши пижоны их просто уничтожат.
Мы идем к трибунам и занимаем места возле марширующего оркестра. Доказано: театралы могут находиться тут без риска для здоровья. Перед игрой будет еще выступление знаменосцев, и Брэнди год даже была в их команде, пока расписание тренировок не начало слишком часто совпадать с репетициями. Она все еще дружит со многими девочками оттуда. Мне всегда казалось, что театральный кружок, марширующий оркестр и знаменосцы – тайные союзники, которые однажды объединятся и свергнут пижонскую власть.
– Эй, – говорит Андерсон, подсаживаясь поближе, так что наши тела теперь соприкасаются. – Ты сегодня очень хорошо выглядишь.
– Ты тоже, – улыбаюсь я.
Несмотря на то что мы пришли на самое пижонское на свете развлечение, я чувствую себя как дома. Со мной такое случается только в присутствии Андерсона. Вслух я об этом никогда не говорю: все подумают, что я в него влюблена или еще что. На самом деле ничего романтического в моих чувствах нет. Они больше похожи на чувства, которые испытываешь к родителям. У нас в семье все вроде бы и хорошо. Но трудно сказать «я дома», когда этот «дом» разделен на два. Андерсон – своего рода островок прямо между ними.
Из-за этого вся
