маячила какая-то фигура.
— Внучек! — крикнула глумливо Старуха. — Не надо!
— Не подходите! — истерически крикнул человек и взмахнул рукой. — Иначе я прыгну!
Илья разглядел, что самоубийце на вид лет тридцать пять или чуть больше, он небрит, худ и вообще выглядит так, словно уже неделю спит в одежде. Трагический изгиб рта свидетельствовал о том, что парень серьезно решился свести счеты с жизнью. Он уже и одну ногу перекинул через хлипкий парапет, и с мрачной отрешенностью глянул вниз, где по тротуару сновали бессердечные пешеходы, занятые своими птичьими делами.
— Ну так прыгай! — рассмеялась Старуха. — Только ты так не убьешься! Три этажа вниз, мордой об асфальт — максимум, перелом шейных позвонков и обе ноги в хлам. Тридцать или сорок лет в инвалидном кресле — оно тебе надо?
Парень у края крыши обернулся и обалдело уставился на визитеров.
— Вы кто?
Скупщик, который уже подобрался довольно близко к самоубийце и умудрялся невероятным образом удерживать равновесие на скользкой крыше, сообщил:
— Я уполномочен избавить тебя от страданий на почве нереализованности! Продай мне свой талант, а в обмен проси, что хочешь! Деньги, премии…
— Но лучше не делай этого! — крикнул Илья и, наплевав на головокружение, сделал несколько быстрых шагов вперед.
Подошвы дорогих ботинок подвели, и он поехал вниз, тщетно пытаясь ухватиться хоть за что-то. В последний момент сильная рука Скупщика схватила его за локоть и остановила дурацкое скольжение.
— Если продашь талант, всю оставшуюся жизнь будешь несчастен! — скороговоркой выпалил Илья окончание своей душеспасительной тирады.
Прикосновение Демона позволило ему увидеть, что в теле человека у края крыши пылает яркий огненный цветок.
Удивленный самоубийца помедлил, перекинул ногу обратно и, держась за тонкую железную ограду одной рукой, вдруг размашисто перекрестился другой.
— Я понял… — прошептал он, указывая на Скупщика и Илью, которые так и стояли на крыше рядышком. — Я разбился, и у меня предсмертные видения! Ты, — он ткнул пальцем в Илью, — посланник Рая. А ты, — указал он на Скупщика, — Ада. Классический сюжет! — хохотнул самоубийца. — Это Чистилище, да?
— Это Москва, Солянка семнадцать дробь шесть, — ответила Старуха.
Ветер забрался ей под капюшон, и темная ткань затрепетала вокруг мертвой черепушки. Парень у края крыши внимательно вгляделся в черты лица Демона и замер, в ужасе раскрыв рот.
— Ты Смерть! Смерть моя! — воскликнул он патетически, разглядев под капюшоном мертвый старушечий лик, и упал на колени.
Скупщик чертыхнулся, перевоплотился в парня с татуировками и достал сигареты.
— Знаешь, — сказал он Илье, — вы, всякие художники или музыканты — те еще придурки. Но самые феерические идиоты — это писатели!
13
Ровный слой пыли лежал на всех поверхностях квартиры, в которой жил Федор Левковский. Как Федор, словно бесплотный дух, передвигался по жилплощади, было непонятно. Длинный кабинетный стол, заваленный грудой бумаг, стоящий на нем ноутбук, открытый, но не включенный, несколько чашек, покрытых бурой коркой заплесневевшей заварки, вытертый диван, покрытый вылинявшим, некогда щегольским клетчатым пледом, несколько пейзажей на стене в тяжелых рамах, бурые плюшевые занавески, какой-то хлам, выглядывающий из-за низкого кресла — все эти вещи были присыпаны слоем пыли, словно перхотью. Если бы не отпечаток трех пальцев на краю стола, можно было бы решить, что хозяин заброшенного жилища покончил с собой не менее года назад, но по недоразумению был забыт небесной канцелярией на земле и теперь слоняется по пустой комнате, аки Кентервильское привидение. Мешки под глазами, бледное худое лицо и подрагивающие узловатые руки Левковского делали его сходство с призраком поразительным.
Как и положено писателю, Федор имел обширную библиотеку. Илья, стоя у бесконечных стеллажей с книгами, разглядывал содержимое книжных шкафов непризнанного гения литературы. В наличии были непременные Достоевский-Чехов-Пушкин, Толстой-Куприн-Солженицын. Тут же Гоголь, Карамзин, Диккенс, Сэлинджер и Воннегут… На верхних полках обретались и вовсе неизвестные Илье авторы — Эрдман, Платонов, Сумароков, Замятин, Пруст… Толстые корешки, рядами выстроившиеся на полках, любого книжного червя могли вогнать в уныние — чтобы прочесть все, что тут громоздилось, потребовалась бы не одна человеческая жизнь.
Интересно, все это книжное разнообразие писатель купил сам или грабанул ближайшую библиотеку?
Тут же, на полках, были фотографии. Вот маленький Федя, одетый в девчачье пальто и шапку с завязками, держит в руках здоровенную полосатую кошку. Вот Федор, чуть постарше, в компании родителей, с улыбкой показывает какой-то диплом. Вот Федор-студент позирует фотографу в компании таких же веселых однокурсников, сидя на ступенях огромного желтого здания с колоннами. Вот Федя со стопкой листов в руках выступает перед огромной студенческой аудиторией. Далее фотолетопись обрывалась — но хозяину квартиры наверняка страстно мечталось однажды поставить на эту же полку фотографию, где он позирует на церемонии вручения Нобелевской премии по литературе.
В самом углу на полке стояла латунная статуэтка в виде руки, держащей перо. На подставке значилось: «Лучшая студенческая литературная работа. 1998 год». На статуэтке, в отличие от прочих предметов в квартире, пыли не было — видимо, вынашивая планы самоубийства, писатель задумчиво полировал свидетельство своего давнего триумфа.
— А это что за говно? — спросил Илья, увидев ровный ряд мягких корешков серии дешевых детективных романов. — Вы читаете такое? — он выудил одну из книг, на которой значилось: «Эдуард Багрянский. Последнее дело Меченого».
— Дайте сюда! — раздраженно сказал писатель, отобрал у Ильи
