будет никакого следующего года! — воскликнул экзальтированный писатель. — Мне тридцать пять, там возрастной ценз, и это была моя последняя попытка чего-то добиться. Я уже несколько лет пытаюсь засветиться в «Дебюте», а толку ноль! А другие литературные премии так и вовсе недосягаемы! Там же все куплено, все призы достаются своим людям! Вы вообще представляете, что такое литературное сообщество? Это узкий круг коррумпированных людей, ненавидящих друг друга и любое проявление таланта! Это взяточники, графоманы и бездари! Боже мой, а ведь мне в институте прочили такую карьеру! Я был звездой факультета! Знал бы я, что через пятнадцать лет докачусь до такого… — он пнул лежащую на полу автобиографию экс-жены олигарха.
— А чего вы не публикуетесь в интернете? — поинтересовался Илья. — Там же нет ни возрастных цензов, ни блата. Вы талантливы, вас полюбят читатели…
— А деньги? — спросил Федор ехидно.
— Какие деньги?
— Гонорар за творчество! Значит, продавец, или фитнес-инструктор, или, к примеру, учитель в школе должны получать деньги за свою работу. А мне вы предлагаете бесплатно издаваться в интернете! А жить мне на что? Продать почку? Писатель должен получать за свое творчество деньги! Вы же не ходите на концерт симфонической музыки на халяву?
— Я понял! — сказал Илья. — По-вашему, крыша — это единственный выход из положения.
Федор мрачно отвернулся.
— Он даже записку предсмертную накатал, смотри! — сказал Демон и, привстав со стола, вытащил из-под собственного зада конверт.
— Не трогайте, он запечатан! — воскликнул писатель.
Но Демон уже подцепил острым когтем край конверта и, надорвав его, извлек сложенный лист бумаги.
— Ага, — сказал Скупщик, пробежав по записке глазами. — Все ясно. В смерти моей прошу винить оргкомитет конкурса «Дебют» и лично Николая Закотанского, трижды отклонявшего мои рукописи. И все?
Федор пожал плечами.
— Я надеялся, хотя бы после этого меня напечатают… — сказал он.
— А! — догадался Илья. — Так это ваше «сброшусь с крыши» — обычный пиар?
— Что значит, обычный? — снова вскочил со своего творческого кресла писатель. — Обычный — это когда в какую-нибудь пиар-контору заносят несколько сотен тысяч долларов, и по всей Москве висят баннеры три на шесть: «Событие года! Книга, которую ждали! Матвей Пупкин, новый бестселлер», бла-бла-бла…
— А необычный — это когда голова всмятку на асфальте, — подытожил Демон.
— Зато об этом написали бы во всех газетах! — мстительно сказал Федор.
— Он хочет быть, как Хемингуэй, — объяснил Демон Илье. — Застрелился — вошел в историю. Или как Стефан Цвейг, да? Хлопнул яду — стал классиком.
— Он и без яда имел мировое признание, — сказал Федор.
— А у тебя нет ни того ни другого! — хохотнул Скупщик.
В дверь позвонили.
— Это пицца! — обрадовался Демон и повернулся к Илье. — Ты расплачивайся, а я пока опишу нашему Хемингуэю альтернативный вариант его истории!
Илья заплатил за пиццу, оставив курьеру щедрые чаевые, и вернулся в комнату. Демон к этому моменту, удобно устроившись на диване, привычно расписывал плюсы контракта с ним.
— …писать ты больше не сможешь! — объяснял Скупщик. — Даже про видеорегистраторы. Хотя… — Демон глянул на Илью, выудил из коробки, которую тот держал, кусок пиццы, вонзил в нее зубы. — Ммм… Пеперони! Про видеорегистраторы, возможно, и сможешь. Для этого талант не нужен.
Илья протянул мрачному писателю кусок пиццы и поставил коробку на пыльный стол. После обеда с Татьяной есть ему не хотелось.
— Но в обмен на талант ты сможешь получить все, о чем мечтаешь. Деньги, славу. Хочешь «Дебют»? Будет тебе «Дебют». Внесем изменения в устав конкурса, печатайся хоть до пятидесяти! Хочешь баннеры три на шесть, по всей Москве, с надписью: «“Мятежные дни”. Роман Федора Левковского. Книга, которую ждали» — пожалуйста! — заливался соловьем парень с татуировками. — Любые гонорары, любовь критиков, интервью… Хочешь — «Русский Букер», хочешь — место в Комитете по культуре. Все зависит от твоих амбиций.
— «Русский Букер»? — воскликнул Федор алчно, вцепившись в подлокотник.
— Но если вы продадите ему талант, ваша жизнь превратится в кусок унылого дерьма, — сказал весело Илья. Как он ни старался, так и не смог отыскать в своей душе хоть капельку сочувствия Левковскому, поэтому решил не церемониться. — Вы же властитель дум! А каково это — знать, что еще вчера ты мог одной строкой увлечь читателя в новый, прекрасный мир, а сегодня не придумаешь даже слогана для рекламы стирального порошка? Ваша жизнь — это ваше творчество. Продадите талант — чем будете жить? Читатель станет требовать все новые и новые книги… А критики мигом раскусят, что вы — творческий импотент!
Левковский задумчиво глянул на сидящего напротив него Скупщика, перевел взгляд на иронично улыбающегося Илью, прислонившегося к письменному столу. Посмотрел на кусок теста с сыром и колбасой в своей руке и вернул пиццу в коробку.
— И что вы предлагаете? — спросил он.
— Предлагаю сумму, достаточную для раскрутки вашего имени, связи в Министерстве печати и возможность не связываться с ним, — Илья ткнул в Демона, с аппетитом жующего пиццу. — Пятисот тысяч долларов вам хватит на первый тираж?
— А «Русский Букер»? — спросил Левковский.
— Этого я вам гарантировать не могу, — развел руками Илья. — У меня меньше полномочий, зато у вас не будет потом проблем с… сами понимаете кем, — он выразительно посмотрел на писателя.
— Ясно. С вами я — с деньгами и талантом, могу писать, но «Букер» и прочие премии вы мне не гарантируете, а с вами, — кивнул Федор Демону, — в полном шоколаде, но без таланта. И после смерти попаду в ад.
— Дался тебе этот
