Малая осадка плота, которой мы так гордились и которая позволяла плавать в чайном блюдце, сыграла с нами злую шутку. В блюдце нет такого течения. А плот, как выяснилось, настолько верткий, что мы не смогли выгрести к берегу. Лишь лопасти с весел порастеряли. И несущийся на камни плот стал неуправляемым.
Мы влетели в грохочущее буйство, как туалетная бумага, сносимая ревущим потоком из бачка. Плот несло и трепало, как ветку, но зато и был он так же непотопляем. Мы вцепились в жерди каркаса, и теперь среди мириадов радужных брызг мотались лишь наши всклокоченные головы. Плот налетал на камни, разворачивался, и тогда нас несло спиной вперед. Черт знает куда. Река перла нас на себе, ни о чем не спрашивая, свирепо продираясь сквозь каменный оскал порогов.
Мы так и не поняли, где же находились именно те пороги, которые на карте обозначались восклицательными знаками.
х х х
После порогов река тут же устало разлилась, сразу заметно сбавив скорость.
Нам удалось пристать к берегу, орудуя рукоятями от весел. Мы обсушились у костра и заготовили шесты для дальнейшего плавания.
Теперь, после бешеной гонки и пережитого, курить и есть хотелось зверски. Но оставалось лишь плыть дальше, дымя опостылевшими травяными самокрутками, начисто лишенным никотина.
Часа через три такого замедленного и унылого сплава мы увидели на возвышенном правом берегу за деревьями крыши строений.
- Усть-Лыпья..., - благоговейно выдохнул Б-ский. - Баба Сима. - Слова звучали древним заклинанием. - Баба Сима! Не пропадем!
Река еще пару раз вильнула, и показался пологий спуск к реке, переходящий в широкий заливной луг.
На лугу сутулый дед в широкополой шляпе ритмично двигал косой. На поясе сзади висела дымящаяся жестянка, из которой нехотя поднимались сизые струйки и лениво обнимали спину старика, оберегая от комаров. На расспросы дед не отвечал, исподлобья осматривая нас и не переставая косить.
Мы двинулись вверх, к избам.
Ближайшая к реке выглядела ладно обстроенной и обжитой. Ухоженные картофельные грядки большого огорода радовали глаз и вселяли надежду.
От огорода навстречу нам выскочила сухая лаечка. Припав к земле, она устремила в нашу сторону острую мордочку с чуткими ушами и внимательным взглядом темных глаз. Но, принюхавшись, доверчиво прыгнула вперед, на знакомые запахи леса, дыма, воды.
У дверей в сени вились еще две поджарые лайки, почерней и покрупнее первой. При виде незнакомцев они дружно и коротко взлаяли.
И мы увидели легендарную бабу Симу. Ту самую, которая спасла от голодной смерти не одного бедолагу, решившего потягаться с Тайгой.
Из сеней вышла бабка в толстом выцветшем халате, замасленном переднике и валенках. Голову обвязывал серый шерстяной платок. Лицо, обтянутое пергаментом морщинистой кожи, ничего не выражало. Комары даже не садились на лоб ее и щеки. Маленькие глазки хитро поблескивали.
Мы поплакались, посетовали и зареклись.
- Снасти есть? - деловито спросила она, выслушав нас.
Мы торопливо зашарили по карманам. Затем бросились бегом назад к плоту, лихорадочно обшаривать рюкзаки.
- Люди тут всякие бродят, - сварливо приговаривала живая легенда. Вот так у меня и собаку свели. И ружье. А тоже... кормились два дня.
И только после того, как мы тут же, во дворе, отсыпали ей крючков и отмотали лески, она смилостивилась, впустила нас в избу и усадила за стол.
В низенькой горнице мы устроились под божницей. Осмотрели заваленный объедками стол, чугунного литья кровать с горой подушек и лоскутным стегаными одеялами, большую потемневшую печь.
Бабка в это время выставляла на стол миску с творогом, тарелку с солеными хариусами да ржаные ковриги плотного домашнего хлеба.
- Ловить-то на кораблик надо, - наставляла она. - Так и быть, дам. Есть один в запасе.
Мы набросились на угощенье, изредка вежливо что-то вопрошая. Старушка охотно отвечала:
- Нет, тут я живу одна. На всю Усть-Лыпью. На все двенадцать дворов. Дед мой третьим годом потонул. А этот, - она махнула рукой в сторону луга, - так, пригласила пока... Да что-то он затаистый... А что меня снабжать? Коровы есть, лошадь есть, рожь сею, картошку сажаю. В реке рыба не перевелась, а в лесу - дичь да пушнина... Так, дочка иногда из района подошлет чаю-сахару с оказией...
В общем, владетельница Усть-Лыпьи жила в полном согласии с Тайгой.
- Нет, курева не держу, - наставительно продолжала она. - И дед некурящий... Чего мне прислать? Да многие так-то обещали... Лишь девушка одна прислала кофту по зиме, - расчувствовалась старушка. - А так... Ну будет желание - прыскалки такие, от клопов. Развелись что-то, житья нет...
В дорогу бабка дала нам кулек творогу, кило песку и две ковриги. Каемся, тайком от бабки напихали в карманы штормовок еще и картошки из стоящей у избы бочки. Тайга все видела.
Бабка вышла на крыльцо. Мы с невинными рожами прощально помахали ей.
- А корень-то золотой еще рано копать, - ворчливо сообщила она нам вслед.
х х х
На бабкиных харчах мы с легкостью одолели еще километров двадцать до очередного широкого разлива реки.
К вечеру высадились на берег, разбили палатку и с нетерпением принялись снаряжать кораблик. Тайга смотрела, посмеиваясь.
Мудреное народное изобретение представляло из себя плоскую широкую дощечку с профилем лодочки и с деревянным бруском-противовесом на двух изогнутых металлических прутьях.
Отмотав по берегу метров пятьдесят лески и навязав на нее поводки с наживкой из мух, червей и мотыльков, мы спустили снаряженный кораблик на воду. Подергивая за леску, стали выводить против течения. Вскоре, описав дугу, кораблик встал, покачиваясь на быстрой вечерней воде, застыл у противоположного берега, перегородив реку поводками. По-нашему мнению, рыбе просто некуда было деваться. И мы уже переживали, куда станем девать обильную добычу. Накоптим - решили. Или навялим. Мало ли.
Прошел час. Лес на том берегу виднелся уже только темной стеной. Над всей рекой стоял плеск играющей рыбы, круги накладывались друг на друга как под крупным дождем. И лишь наживка на поводках нашего кораблика рыбу нисколько не привлекала.
Но мы не отчаивались. Мы решили оставить кораблик на всю ночь. А пока попробовать ловить удочками. Течение здесь чуть успокоилось по сравненью с верховьями. И нам улыбнулась-таки удача. Правда, совсем маленькая. Непуганые мальки хариуса, размером с мизинец, одурело хватали наживку. За полчаса мы натаскали их штук шестьдесят.
Кораблик же невозмутимо, наплевав на быстрое течение, продолжал стоять на одном месте. Но на этом его достоинства и заканчивались.
И мы вернулись к костру. Посолив, завернули мальков в фольгу и положили на угли.
Через полчаса от выданной бабкой провизии остался лишь сахарный песок. Поджаренных на углях рыбешек схрумкали незаметно, как семечки. Песок щедро бросали в кипяток, добавляли мяту и пили, пили, пили, то и дело бегая с котелком к реке, заодно проверяя кораблик.
А ночью снились и чудились темные избы, парное молоко, серебристый плеск хариусов, чутко устремленные вперед уши и глаза серой лаечки; и говорила бабка что-то древнее, пророческое, да совсем непонятное, на чужом нам языке.
Но спалось крепко и радостно.
х х х
Утром, пройдя километров пять, мы подверглись обструкции. Вдоль берега бежала лопоухая приземистая собачонка и радостно брехала в нашу сторону. Берега устилали вплотную лежащие стволы сосен. А это означало, что где-то недалеко трудились поселенцы-лесозаготовители. И получался такой вот любопытный расклад. Либо километров тридцать сплавляться нам по реке, то есть еще пару дней не есть толком и не курить, тихо стервенея друга на друга; либо высадиться тут же, и на машине лесозаготовителей добраться до ближайшего поселка, где начиналась цивилизация с ее автобусами, поездами и прочими, более шустрыми средствами передвижения.
- Давай решать...
- Да чего тут решать-то!
И мы направились к берегу. Вытащив на берег плот и отвязав рюкзаки, двинулись на послышавшиеся голоса.
Человек десять черных мужиков стояли на берегу, наблюдая, как один увлеченно забрасывает леску. У противоположного берега маячил кораблик. При этом мужики... курили!
Таежная валюта - крючки и леса - быстро сделали свое дело. Скоро мы уже сидели в вагончике-столовой поселенцев. На столе в мисках дымилась уха из хариусов. Может быть из тех самых, нами не выловленных... Э-эх... Зато в карманах у нас лежало по пачке "Примы". Пусть моршанской, но самой настоящей.
После ужина мы устроились в спальном вагончике, а поселенцы заваривали чифир, и кто-то бренькал на разбитой гитаре, а вдалеке уже слышался натужный рев лесовоза...
Машина привычным рыком уже сорвалась с места, мы привычно вцепились в передний борт, когда вслед нам заорали:
- Эй, а от комаров-то, от комаров ничего нет?
- Стой! - застучали мы по крыше кабины.
