дорогая подруга моей бывшей возлюбленной, ничего личного.
И всё, больше не разговаривали, просто молча доели обед, хотя Нель внезапно затошнило, в груди похолодело и отчаянно заломило висок. Наверное, еще и побледнела, потому что Олег, скользнув по ее лицу взглядом, кашлянул негромко и спросил: всё в порядке? Может, в аптеку сбегать? Хорошо бы, конечно, в аптеку, но взыграла дурацкая гордость, мол, старая гвардия не сдается, так что Нель бодро мотнула головой и мужественно доела. А после сладкого чая с мятой все прошло, и на предложение погулять по городу Нель неожиданно для себя ответила согласием. Гуляли они до ночи, старательно изображая добрых друзей. Тщательно убирали из речи любой намек на враждебность, на двусмысленную шутку, на неясность — одним словом, сразу видно давних врагов. Уже подходили к гостинице, когда Олег вдруг коснулся ее руки и спросил: Нель, ну почему клонирование? Ты же совсем другим занималась после института, я видел «сиви», очень хорошей темой занималась и вдруг все бросила на середине. Ты не похожа на человека, который бросает на середине. Что произошло? Нель потерла висок — вот ведь паскудство, думала, что прошел, только мигрени сегодня не хватало, — вежливо улыбнулась краешком губ, пожелала Олегу спокойной ночи и ушла, а он остался смотреть ей вслед. Получилось эффектно, прямо как в мексиканском сериале, но смеяться не хотелось, а хотелось как-то добраться до номера и не рассыпаться на мелкие кусочки. Ну надо же, пять лет держалась, и тут на́ тебе.
* * *
...Да что ж это такое, Нелечка, вот скажи мне, ну что за напасть? О чем ни начнешь писать, всё одно выходит о любви, хоть ты тресни. Стоит только начать, только первые буковки сложить в слове «вечность» — и лед вроде бы качественный, и сердце переполнено отрешенностью и морозной свежестью, ан нет, отвлечешься на одну малюсенькую минуточку, и буковки тут же расползаются. Как бы случайно, как бы рассеяно, как бы ничего такого не замышляя, а глядишь — никакой вечности, одна сплошная любовь. Бренная и суетная. Или вот, скажем, рвется сердце от одиночества, трепыхается в открытом космосе, набухает от ужаса, ну, думаешь, наконец-то. Экзистенция чистая, дистиллированная, лунным светом промытая, висит себе, звезды отражает. А тронешь пальцем, да что пальцем — взглядом неосторожным тронешь, и нет в помине никакой чистой экзистенции, а вместо хрустального звона — мерзкое хихиканье купидончиков. Срам, да и только. Люди добрые, просто боязно умирать: ну как начнешь, а там и смерти никакой нет, и вместо долгожданного реквиема — Мендельсон с Шопеном, попеременно. Ни сна, ни отдыха, ни света, ни покоя, только эти вот бесконечные бабочки в животе трепещут или гусеницы копошатся, это уж от сезона зависит. В окно глянешь, а там весна; техническое пособие откроешь — а там стихи. Что делать? Куда податься? Не знаю...
* * *
День рождения Нель решила не отмечать, потому что настроение поганое, погода отвратительная, да и видеть никого не хотелось. Утром позвонил Володя Александров из экспертного отдела, сказал, что комиссия апелляцию рассмотрела и отклонила. Так что теперь остается тихо сидеть и ждать пять лет, когда закон о клонировании потеряет юридическую силу. Никто, правда, не гарантирует, что его не продлят еще на пять лет, но, может, хоть со стволовыми клетками разрешат работать.
Вечером позвонила Дина и сказала, что лаборатория в полном составе сидит у Кости дома и ждет именинницу. Шампанское в холодильнике, курица в духовке, а народ в нетерпении. Так что давай, детка, поторопись, мы все голодные.
— Ура! Неля Александровна, наконец-то вы пришли! А то нас не кормят без вас.
— Не слушайте этого идиота, Неля Александровна! С днем рождения!
— Сам ты идиот, а у меня сахар в крови падает, сейчас кома начнется.
— Ну и отлично, хоть помолчишь немножко. Нелька, это тебе, держи крепче, оно бьется. Светка тебе привет передает и поздравления. Она тебе везет какой-то личный подарок. Говорит, что в нашу складчину она больше не играет, после того как мы Дине Владимировне игуану подарили.
— А хотите, Неля Александровна, я вам Семёнова подарю? Он тоже бьется. Ай! И лягается! Держите его крепче!
— Ну что за наказание, пустите меня к имениннице, обормоты. Нелечка, детка, поздравляю. Прости меня, дуру старую, но я тебе желаю замуж выйти поскорее.
— Все, Нелька, ты пропала! Пожелания Дины Владимировны — это тебе не федеральный закон. Тут апелляции не принимаются. Назначай день свадьбы, а я тебе жениха найду.
— Возьми у меня лучше пальто. Ой как пахнет! Умираю от голода.
— Неля Александровна, осторожно, это не курица, а какой-то мутант. Я ее видел, у нее четыре ноги, а рук вообще ни одной.
— Нет, это у нее такие руки. Просто они растут из жопы и поэтому похожи на ноги. Точно как у тебя.
— Неля Александровна, он меня оскорбляет! А сам вчера электрофорез в другую сторону запустил. У меня хоть руки из жопы, а у него голова!
— Леночка, запри их, пожалуйста, на балконе, а то сил никаких нет. Где там у вас шампанское...
В два часа ночи позвонил Олег, поздравил с днем рождения и спросил, не хочет ли Нель погулять по городу. Когда? Ну, скажем, через час. Я знаю, что ночь, но ты же все равно не спишь.
Встретились на набережной, и Олег очень торжественно вручил ей розу и еще какую-то коробочку, перевязанную розовой ленточкой. Нель повертела коробочку в руках, а Олег засмеялся и сказал, что у нее такое лицо, как будто она ожидает там увидеть скорпиона. «Я не боюсь скорпионов, — буркнула Нель, — я только людей боюсь», а коробочку сунула в карман и только на другой день открыла, с ужасом думая, что там, наверное, украшение, причем дорогое, и что тогда делать, вообще непонятно. Но оказалось, что не украшение, а золотой «паркер», который стоил, конечно, бешеных денег, но все равно как-то спокойнее, что не украшение.
Нель довольно быстро замерзла, и они зашли в бар выпить горячего чая. О работе не говорили, говорили о какой-то ерунде, о
