поверхности официальными отношениями скрывается тайная, запутанная сеть связей, в которой могут цепляться друг за друга, обеспечивая друг другу телесные или душевные радости, самые разные вещи. Когда за тем или иным, с трудом поддающимся объяснению событием человек силится увидеть какую-то игру, противостояние политических или экономических интересов: интересов евреев, арабов, членов секты «Собрание Веры», унитариев, да мало ли, — чаще всего речь идет о простой похоти (или, допустим, о ее отсутствии). Конечно, каждый человек склонен думать, что к этой отвратительной трясине промискуитета уж его-то родители отношения не имеют, что, вероятно, так живут всякие актеры, знаменитые певцы, художники и писатели, ну еще кто-нибудь, кто хотел стать артистом, но, что называется, мордой, то есть талантом, не вышел, а потому нашел возможность попасть в одну колоду со знаменитостями, подражая их образу жизни. Хотя никто не может остаться вне этой трясины — ну разве что мужчины, по своим внешним или внутренним данным лишенные всяких шансов, мужчины, для которых найти себе женщину удалось лишь благодаря случайной удаче. На такого, то есть не имеющего никаких шансов, мужчину выбор падает в, можно сказать, исключительный момент, когда женщина, например, пережила огромное разочарование в своих отношениях с хорошо выглядящим мужчиной и решила, из мести и, конечно, в расчете на надежность и верность до могилы, связать свою жизнь с никудышным человеком. Никудышный этот человек в самом деле прикипел к ней настолько, что его и кнутом нельзя было бы прогнать из супружества. Конечно, у него тоже слюнки текут, когда он смотрит на других женщин, только эти другие женщины, если заметят его масленые взгляды, должны почувствовать глубокое отвращение к нему, а в какой-то мере и к самим себе — за то, что они вызвали такую реакцию, такой, назовем его по имени, павловский рефлекс.
Нет, никто в нашем мире не может стать исключением, и, когда мать, уже после смерти отца, расскажет, с кем и какие у нее были отношения, сын или дочь почувствуют глубокое отвращение к своим родителям, сначала к матери, а потом — после всего того, что порасскажет крестная мать, поскольку в семье всегда есть кто-нибудь, кто не может, хотя бы задним числом, не вытащить на свет божий такие вещи, о которых лучше было бы никому не знать. Словом, после всего, что ты услышишь от крестной, ты проникнешься отвращением и к отцу, и вообще к старикам, которые так жили. Больно тебе вовсе не потому, что мать и какой-то другой, чужой мужчина явились перед тобой в таком виде, в каком ты не хотела бы видеть и мать с отцом, а потому, что ты остро почувствовала: все, что тебя окружает, на самом деле — всего лишь кулисы. И летние поездки куда-нибудь на Балатон или даже к морю, и веселые дни рождения, и рождественские застолья — все это ложь, пыль в глаза, которой обманывают детей. Все твое детство — не более чем какой-то дешевый театр, а настоящая жизнь проходит за кулисами, и там, в темноте, друг другу принадлежат другие, не те, что на сцене.
Узнав, что происходило в реальности, ты теперь уже видишь и на фотографиях натянутые, притворные улыбки, понимаешь, почему таким пустым и ничего не значащим был каждый семейный праздник, почему все разговоры шли о каких-то дурацких, бессмысленных вещах, например о том, что можно купить на дешевых распродажах, или о рецептах и приготовлении блюд, о шансах на победу участников проходящего в телевизоре конкурса «Мы ищем таланты». На самом же деле каждый, кроме детей, только и ждал, когда наконец закончатся эти кажущиеся счастливыми дни и начнутся нормальные будни, чтобы, ссылаясь на работу и другие важные занятия, люди могли встретиться с теми, кого они действительно любят.
Самым ненавистным оказалось Рождество, которое я всегда любила больше всего, любила уже подготовку к нему, тот месяц, когда в конце каждой недели зажигается новая свеча и взрослые читают детям всякие истории про маленького Иисуса, когда звучат песни, которые, исполняемые детскими голосами, в самом деле привносят какой-то свет в этот угрюмый месяц. Рождество — это, наверное, для взрослых самый ужасный праздник, ведь они, те, кто тайно друг друга любит, почти целую неделю друг друга не видят; более того, если Рождество переходит в Новый год, то получается даже две недели, и все это время нужно быть с теми, с кем они вообще не хотят быть, и мало ненавистного мужа или жены, так там еще толкутся родственники ненавистного мужа или жены, их родители, братья, сестры, и можно продолжать, дедушка с бабушкой, например, если они еще живы.
Трудно понять, почему человек делает такое, о чем заранее знает, что это обречено на провал. Что лежит в основе такого самообмана: простое следование чужим примерам или генетическая предрасположенность? Каким образом человек находит возможность убедить себя, что его случай будет иным, что можно сделать как-то по-другому, — хотя до сих пор этого еще никому не удалось, как никому не удастся и после. Спустя какое-то время мужчина или женщина произносят, пускай про себя, эту фразу: я видел (видела), что творится вокруг, но был уверен (была уверена), что можно и по-другому, что с нами такого не произойдет. Я верила в это, говорит женщина, как говорят все, как и она говорила когда-то. Она тоже хотела по-другому, тоже не желала той жизни, какой жили ее родители. Для нее это служило примером, которому не нужно следовать.
Отец был военным. Мать работала в двенадцатом почтовом отделении, на сортировке газет. Из дома она уходила еще до рассвета, спала очень мало, потому что отец, когда возвращался со службы, до поздней ночи скандалил. Он выбрал военную службу, считая, что там легче. Не хотел вкалывать на заводе, а тем более не хотел возвращаться в провинцию, откуда приехал в Будапешт, и опять втягиваться в крестьянскую жизнь. Но, похоже, лучше было бы все-таки вкалывать на заводе, жертвуя здоровьем, чем служить в армии, где ты вертишься под строгими взглядами начальства, головой отвечая за оружие, за всякие секретные разведывательные средства и все такое. Без спиртного тут никак нельзя было обойтись, да и начальники, они тоже выпивкой гасили постоянный стресс, нервное напряжение и страх перед более высоким начальством. Дочь очень боялась отца, от которого постоянно несло перегаром; боялась его и мать. Она не смела даже приласкать ребенка, когда видел отец, потому что он кричал, ты ребенка больше любишь, чем меня, и набрасывался на жену. Нет, мать
