их обоих, и наверняка еще можно поправить дело. Говорит она это потому, что убеждена: эта наша героиня все делает правильно, а если и неправильно, то постепенно исправит, и — видишь, насколько у них все хорошо с ее мужем. Хотя на самом деле это нельзя делать правильно или неправильно. Если тебя любят, ты все делаешь правильно, если же не любят, ты не можешь делать иначе, как только неправильно, и тогда даже правильно — все равно неправильно. Совсем ни к чему упрекать человека, мол, смотри, сколько всего ты испортила, когда могла бы сделать по-другому. Ни к чему это, напоследок еще и осуждать оставленную женщину: ведь все плохое вспоминается лишь потому, чтобы хотя бы немного успокоить угрызения совести у мужа, и, если он еще любит жену, он мог бы вспомнить столько же хорошего, а может, даже больше, но сейчас вспоминать хорошее — не в его интересах.
Я вступила на этот путь, потому что надо же начинать, если ты выбираешь эту дорогу в жизни, и начинать надо с тем, кто есть под рукой. Тут нет места всяким колебаниям, дескать, я повыбираю, подожду настоящего. Настоящего — такого нет, есть лишь тот, кто как раз есть. Хотя в тот момент никто так не думает, никто не может в двадцать с чем-то лет расценивать свою жизнь как нечто закономерное, как некую необходимость: ты можешь видеть в ней лишь что-то такое, что может происходить только и исключительно с тобой. И ты счастлива, что оно происходит, и уверена в том, что стоишь в начале не какого-то негативного процесса, но ровно наоборот, в начале процесса очень хорошего, потому что вещи становятся такими или этакими от того, как мы к ним относимся, потому что мы — да, мы способны изменять окружающий мир.
Те, кто не спешит двинуться по этому пути, кто говорит, что хочет найти настоящего, что не удовлетворится компромиссным решением, то есть таким мужчиной, чье достоинство лишь в том, что он в нужный момент оказался в нужном месте, — собственно говоря, делают это лишь потому, что не склонны принести свою свободу в жертву на алтарь супружества. Ибо убеждены, что подобное решение есть не что иное, как жертва. Громкие фразы насчет настоящего, единственного продиктованы на самом деле эгоизмом. Конечно, такие женщины где-нибудь в возрасте тридцати пяти лет в панике схватятся за первого же, ничего не подозревающего, просто оказавшегося поблизости мужчину, мол, любовь, и когда мы с тобой, как необычно то, что между нами, и это совсем не то, что у других, и что на самом деле мир изменился, с тех пор как появился ты, и теперь стало цельным все, что до сих пор было в руинах, и каждая отдельная часть обрела свое место, и тебе теперь наверняка кажется, то, что я говорю, это такое девчоночье, но я в самом деле так чувствую, — говорят они тому стареющему тщеславному мужчине, который уж и не надеялся, что на нем остановится взгляд какой-нибудь женщины, тем более значительно моложе, чем жена. А ведь эти женщины всего лишь хотят ребенка, и они вышли из того возраста, чтобы выбирать кого-нибудь из одиноких мужчин. Для женщин этого возраста приличных одиноких мужчин уже не существует, а если встречаются, то и они примерно такие же. Так что остаются им те, кого уже приручили другие женщины, то есть — уставшие от супружества, со страхом ожидающие старости чужие мужья. Среди них и приходится кого-то высматривать, не думая о том, какое горе это может принести другой женщине, а может, еще и детям: женщины в это время уже в панике, что окончательно выйдут из возраста, когда у них пока есть биологическая возможность завести ребенка.
В то время, когда они могли еще выбирать, они никогда ничего такого не чувствовали, потому что были заняты выбором, ну и — самими собой. Им и в голову не приходило остановить свой выбор на человеке, о котором невозможно знать, не умрет ли он в корчме от алкогольного отравления или на рабочем месте, за письменным столом, перекладывая какие-нибудь идиотские папки. Нет, они дожидались, пока эти мужчины окончательно созреют, и тогда набрасывались на них. Их не интересовало, сколько энергии вложила в данного мужчину другая женщина, они не думали о том, что то, что они получают, это результат усилий другой женщины, а совсем не данного мужчины. Им нужен был готовый продукт, который мужчина, уставший от своего брака, со всем удовольствием им предоставляет.
Я — этого не хотела. Я хотела быть такой, как большинство других. Соответствовать тем ожиданиям, которым принято соответствовать. Он оказался там. И это оказалось неплохим выбором. И неправда, что это был компромисс, потому что тогда это выглядело не компромиссом, а чем-то таким, что полностью отвечает ожиданиям, — а если теперь это видится по-другому, то это не значит, что я тогда ошиблась. То, что мы видим сейчас, есть итог данного момента, а тогда было лишь: как я люблю тебя и как мне хорошо с тобой. Большего и не требовалось. Не нужно было слов, еще слов, и еще слов, потому что мы были там, на месте слов, сами, были вместе, всем телом и всей душой.
Мы начали, как начинали все наши друзья, хотя мы были первыми. А решения, которые принимали потом друзья, выглядели так, будто они скопировали наше решение. Это было приятное ощущение, потому что из-за этого наш пример выглядел так, словно он — настоящий, а другие — лишь подражания. Потом у нас, как и у наших друзей, в соответствии с ритмом выбранного нами жизненного пути, появились дети. Наша жизнь была точно такой, как жизнь любых других людей вокруг нас. Правда, мы не заметили одной детали: те, у кого жизнь была все же другой, мало-помалу отдалялись от нас. Если это была подруга, то компания, состоящая из супружеских пар, постепенно вытесняла ее: ведь ни одна жена не хочет, чтобы у них, в дружеском кругу, оставалась этакая бомба замедленного действия, которая в любой момент может обратить на себя внимание кого-нибудь из мужей, чтобы после очередной супружеской ссоры предложить ему утешение, чтобы понимающе кивать, когда он начинает жаловаться на эгоизм жены, на пренебрежение, с которым она к нему относится, на то, что телесный контакт между ними выражается лишь в том, что утром они случайно сталкиваются друг с другом в ванной комнате, и что, конечно, она