Татьяна отняла ладони от лица и прошептала:
- Прошу вас...
Роман поднял на нее свои горящие любовью глаза:
- Я не могу без вас. Эти дни я не находил себе места... Я... я не знаю, что со мной. Я.... мне нужно видеть вас. Мне....
- Прошу вас, прошу вас... - прошептала Татьяна с дрожью в голосе.
- Татьяна Александровна! - горячим шепотом воскликнул Роман, чувствуя, как дрожь охватывает его, - Позвольте мне видеть вас, быть с вами, не отталкивайте меня! Поверьте, я никогда, никогда не причиню вам вреда, я ни на что не рассчитываю, я недостоин вас, но позвольте мне хотя бы видеть вас, прошу вас, заклинаю вас!
Он сжал ее руку в своих руках. Прелестное лицо Татьяны пылало. Она опустила глаза, не в силах выдержать неистового взгляда Романа.
Медвежонок ворчал и ползал у их ног.
- Сейчас придет отец, - прошептала она, - Я не хочу, чтоб он нас застал.
- Вы боитесь?
- Да. Он любит меня, он очень переживает. Он очень, очень хороший, быстро произнесла она, словно закрываясь этими словами от Романовых глаз.
- Да, да! Он чудный, добрый, сильный! - с жаром подхватил Роман, - Он спас меня в лесу, я так хочу его видеть!
- О, прошу вас, Роман Алексеевич, прошу, - начала она, подняв глаза, но встретившись с его взглядом, вздрогнула, словно от ожога и замолчала, опустив ресницы.
Роман прижал ее руки к своей груди.
- Татьяна Александровна, выслушайте меня. Я понимаю вас. Я прошу простить меня за то, что ворвался к вам так неожиданно, за то что напугал вас. Но послушайте...
Он сильней прижал ее руки к груди.
Почувствовав биение его сердца, она зарделась еще сильнее и опустила лицо.
- Слышите? Так бьется оно каждый день, каждый час, каждую минуту! Я потерял покой после нашей последней встречи, я забросил все свои занятия. Я не нахожу себе места. Мне хочется только одного - видеть вас, быть подле вас. Я умоляю вас разрешить мне это. Ведь это совсем просто... Но, нет, нет! Прежде скажите мне, умоляю вас, скажите мне правду. Я знаю кто я, знаю все недостатки моего характера, догадываюсь, что, вероятно, многим испугал вас. Так скажите мне, ради Бога, скажите прямо, не противен ли я вам? Коли я вам противен скажите прямо, не таясь и не щадя меня... я пойму это! Поверьте, после этого я буду уважать и ценить вас еще больше и буду рад, если мы останемся добрыми знакомыми. Но тогда я уже ни в коем случае не буду надоедать вам своим присутствием, клянусь вам! Так скажите мне теперь честно - противен ли я вам?
Не поднимая глаз и не шелохнувшись, она прошептала:
- Вы не можете быть противны. И я... я... мне...
Она прерывисто вздохнула и произнесла, сильно волнуясь:
- Мне было грустно без вас.
Роман прижал ее руки к своим губам, замер на мгновение, а потом покрыл эти руки быстрыми поцелуями.
- Роман Алексеевич... - взмолилась Татьяна, но он, как безумный, продолжал целовать ее хрупкие руки.
Вдруг за окном послышалось ржание какой-то лошади и Орлика.
- Это отец! - прошептала Татьяна, высвобождая руки с такой нежной решительностью, что у Романа замерло сердце. Порывисто наклонившись, она взяла из лап медвежонка уже успевшие побывать в его зубах пяльцы, положила их на стол и, повернувшись к небольшому зеркалу, висящему над комодом, коснулась своих пылающих щек ладонями и потрясение качнула головой:
- Ах, Боже мой....
Она была столь очаровательна в своем замешательстве, что Роман, оцепенев от обожания, застыл на месте.
За окном залаяла собака.
- Он увидит, какая я... Боже всемилостивый! - шептала Татьяна, качая головой.
Медвежонок, заслышав лай собаки, сопя, заковылял к двери.
- Не бойтесь ничего, - произнес Роман, борясь со своим оцепенением, - Нам с вами нечего бояться!
Он повернулся и вышел вслед за успевшим пролезть в дверь медвежонком.
Роман и Адам Ильич встретились у крыльца, - один спускался с него, другой ж наоборот - подходил, озабоченно и сумрачно глядя в землю.
- Здравствуйте, Адам Ильич, - произнес Роман.
Куницын остановился и, подняв глаза, посмотрел на Романа своим тяжелым взглядом, показавшимся Роману угрожающим. Но через мгновенье седые усы лесничего дрогнули, и сдержанная, но искренняя улыбка, появилась на лице этого сурового человека.
- Здравствуйте, - произнес он своим глуховатым низким голосом и протянул Роману крепкую руку На нем был темно-синий мундир, фуражка с кокардой, на плече висело ружье.
- А я решил - кто-то из лесников пожаловал, - проговорил Куницын, снимая фуражку и кивнул на Орлика, - А это, значит вы. Неужели поправились?
Он неторопливо достал платок и принялся вытирать им вспотевший бледный лоб.
- Я абсолютно здоров, - произнес Роман, радуясь, что наконец по-настоящему встретился и заговорил с этим непростым человеком.
- Ну и слава Богу, - качнул седовласой готовой Куницын, косясь на возню медвежонка и грудастого серо-черного пойнтера.
- Адам Ильич, я приехал, чтобы поблагодарить вас за то, что вы спасли меня, - сказал Роман, - Спасибо вам.
- Полноте... - с усталым вздохом произнес Куницын, пряча платок и снимая с плеча ружье, - Пойдемте лучше в дом. Поля! Гаша! - позвал он, повернувшись к стоящему неподалеку большому сенному сараю.
В распахнутых воротах сарая показались две босоногие круглолицые девки. Позевывая и поправляя платки, они подбежали к Адаму Ильичу. Протянув им фуражку и ружье, он приказал:
- Соберите-ка нам закусить.
Девки проворно скрылись за дверью.
Куницын расстегнул верхнюю пуговицу мундира, достал массивный медный портсигар, открыл и протянул Роману:
- Прошу
Они закурили.
Медвежонок и собака возились на траве поодаль, урча и хватая друг друга, причем мишка часто опрокидывался на спину и отбивался от пойнтера всеми лапами.
- Вот. Мать его подстрелили, а он с зимы прижился, - произнес Куницын, с тяжелым выдохом выпуская дым.
- Прелестное создание, - заметил Роман, искоса поглядывая в полузашторенное окно.
Ему казалось, что Татьяна украдкой наблюдает за ними.
Слышно было, как за домом на скотном дворе конюх выпрягает из брички лошадь лесничего.
- Я велел вашему жеребцу овса задать, - произнес Куницын, глядя на Романа своими усталыми глазами.
- Я и забыл про него! - усмехнулся Роман.
- Хороший конь.
- Да. Для верховой езды просто исключительный. И вынослив поразительно, можно к примеру, проскакать от.... от.... - Роман рассеянно потрогал усы большим пальцем, теряя мысль и обреченно понимая, что желание видеть Татьяну не позволяет ему даже поддержать разговор. Замолчав, он стоял перед Куницыным теребя усы.
Куницын пристально посмотрел на него и произнес:
- Что же мы здесь стоим. Прошу.
Роман двинулся первым и, миновав коридор, вошел во всю ту же комнату Волнуясь, он обвел комнату взглядом, но Татьяны здесь не было. Зато Поля и Гаша проворно ставили на стол тарелки с закуской и графины с водками и настойками.
Расставив все, они быстро удалились.
- Прошу, - показал на массивный стул Адам Ильич, а сам сел напротив.
Потушив папиросу в маленькой железной пепельнице, он спросил, оперевшись кулаками о стол:
- Водки выпьете?
- С удовольствием, - поспешил ответить Роман.
Они выпили и стали молча закусывать.
Роману есть не хотелось, он взял пирожок с вязигой и вяло жевал его, поглядывая на Куницына. Лесничий тоже не очень жаловал все это пряное многообразие сельской кухни. Положив себе кусок копченой курицы, он ел нехотя, устремив тяжелый взгляд в одну точку.
"Где же Татьяна?" - подумал Роман, рассматривая массивную седую голову Куницына и его суровое лицо, - "Должно быть, пошла наверх... Все-таки у него тяжелое выражение лица. Словно он постоянно думает о чем-то безысходном. И горбится так, будто за плечами у него невыносимые страдания. Как удивительно, что рядом с таким суровым человеком - она, тихий, чистый, доверчивый ангел. Мой ангел"...
Он вспомнил ее нежные руки, и сладкая волна любовной истомы прошла по сердцу.
Куницын налил еще водки, отер усы большой серой салфеткой и вдруг спросил, прямо взглянув в глаза Роману:
- А вы к Тане приехали. Правда?
Роман замер и, отложив пирожок, тоже взялся за салфетку.
- Значит, правда, - мрачно заключил Куницын после обоюдного молчания.
Он поднял свою рюмку и выпил. Роман молчал, теребя салфетку.
- Да вы пейте, пейте, - с тоской в голосе произнес Куницын, и, снова отерев усы, продолжил, - Я ведь тоже не слепой. Она эти дни места себе не находила. Все посылала справиться о вас. Просила, чтоб я поехал. А я... не могу. Вы не сердитесь.
Он замолчал и сидел, уставившись в стол.
Роман вдруг почувствовал острую жалость к этому нелюдимому прямодушному человеку Одновременно он понял, что если теперь не скажет ему все, то потом никогда не простит себе этой слабости.
Собравшись с духом, он произнес:
- Адам Ильич, я люблю вашу дочь.
Не поднимая глаз, Куницын вздохнул и сказал спокойно и мрачно:
- Я знаю.
Он налил водки, выпил и, помолчав, заговорил:
