более прав: Матео не заслуживает смерти.
Гандбольный мяч с отскока летит к нам, и Матео подрывается его поймать. Следом уже бежит один из игроков, но Матео его опережает и бросает ему мяч.
– Спасибо, – отвечает парень.
Он очень бледен, как будто почти никогда не выходит из дома. Какую дерьмовую ненастную погодку он выбрал для того, чтобы погонять мяч. Ему, кажется, лет девятнадцать-двадцать, но не исключено, что он и нашего возраста.
– Не за что, – говорит Матео.
Паренек собирается было уйти, как вдруг замечает мой велосипед.
– Класс! Это же Trek?
– Да. Покупал для соревнований на пересеченной местности. У тебя такой же?
– Мой сломался. Тормоза стали отказывать, и крепление на сиденье слетело. Куплю себе новый, когда найду работу, за которую платят больше восьми баксов в час.
– Возьми мой, – говорю я. Я могу это сделать. Я иду к своему велику, который однажды провез меня через адскую гонку и помогал добраться всюду, куда я только хотел, и качу его навстречу этому парнишке. – Сегодня твой счастливый день, серьезно. Мой друг не хочет, чтобы я на нем ездил, так что можешь забирать.
– Ты серьезно?
– Уверен? – спрашивает Матео.
Я киваю.
– Он твой, – говорю я парню. – Попробуй прокатись. Я все равно скоро перееду и взять его с собой не смогу.
Парень перебрасывает мяч друзьям, которые все это время зовут его вернуться в игру. Он садится на велик и переключает скорости.
– Погоди. Ты же его ни у кого не спер?
– Не-а.
– Или он неисправный? Ты не поэтому от него отказываешься?
– Он исправен. Слушай, он тебе нужен или нет?
– Да-да, все норм. Может, я тебе хоть сколько-то заплачу?
Я качаю головой.
– Все норм, – эхом отзываюсь я.
Матео отдает парню шлем, но он не сразу его надевает и уезжает к своим друзьям. Я достаю телефон и несколько раз щелкаю, как он едет на моем велике, привстав на педалях спиной ко мне, а его друзья на фоне играют в гандбол. Это шикарный портрет детей – немного старше меня, но все же детей, не цепляйтесь к словам, – слишком молодых, чтобы беспокоиться о такой хрени, как предупреждение Отдела Смерти. Они знают, что их день закончится так же, как обычно.
– Хороший ход, – говорит Матео.
– Я успел прокатиться в последний раз. Я доволен. – Я делаю и другие фотографии: игра в гандбол в самом разгаре, турники, на которых мы играли в Гладиатора, высокая желтая горка, качели. – Пойдем.
Я едва не возвращаюсь за великом, но потом вспоминаю, что только что его отдал. Мне становится легче, как будто у моей тени закончился рабочий день и она ушла прочь, показав рукой знак мира. Матео идет за мной к качелям.
– Ты говорил, что приходил сюда с папой, да? Называть облака и все такое? Давай покачаемся.
Матео садится на качели, хватается за цепи мертвой хваткой (я-то знаю), делает несколько шагов назад – и летит вперед. Кажется, что ногами он может повалить здание. Я фотографирую его, а потом сажусь на соседние качели, зажав цепи локтями, и умудряюсь сделать еще несколько фотографий. Риск и для меня, и для телефона (да знаю, знаю), но после четырех смазанных кадров пятый получается четким. Матео показывает пальцем на темные дождевые облака, и меня до печенок пронзает ощущение, что я проживаю этот момент с человеком, который совсем не заслуживает смерти.
Скоро снова пойдет дождь, но сейчас мы качаемся туда-сюда, и мне интересно, думает ли Матео о том, что если мы, два Обреченных, качаемся на качелях друг рядом с другом, то вся конструкция может рухнуть и убить нас? А может, мы раскачаемся до таких высот, что буквально вылетим с сидений и умрем при падении? Но я чувствую себя в безопасности.
Мы замедляемся, и я кричу Матео:
– Плутонцы развеют мой прах в этом парке.
– Место твоих перемен! – кричит Матео, и качели уносят его назад. – А сегодня есть какие-то перемены? Кроме очевидных?
– Да!
– И какие же?
Я улыбаюсь ему, и наши качели останавливаются.
– Я отдал свой велосипед. – Я знаю, о чем он на самом деле спрашивает, но не клюю на его наживку. Он должен сам сделать первый шаг, я не могу украсть такой момент, слишком он важен. Матео встает, а я продолжаю сидеть на качелях. – Странно думать, что я в последний раз оказался в этом парке. Во плоти, с бьющимся сердцем.
Матео оглядывается. Он тоже тут в последний раз.
– Ты когда-нибудь слышал о том, как Обреченные превращаются в деревья? Знаю, звучит как сказка. Но организация «Живая урна» дает возможность поместить прах человека в биоразлагаемый контейнер, внутрь которого кладут древесное семечко. Оно вбирает в себя питательные вещества из праха или типа того. Я сначала думал, это фантастика. Но нет. Наука.
– И, может быть, тогда мой прах не будет развеян по земле, на которую гадят собаки, а я продолжу жить в виде дерева?
– Да. И другие подростки будут вырезать в твоей коре сердечки, а ты сможешь производить кислород. Людям нравится дышать, – говорит Матео.
Начинает моросить; я встаю с качелей, и за спиной лязгают цепи.
– Пойдем куда-нибудь, где посуше, чудо в перьях.
Вернуться в обличии дерева было бы прикольно, тогда я как будто снова провел бы детство в парке Алтеа. Но вслух я об этом не говорю, потому что, блин, нельзя расхаживать по городу, рассказывать кому ни попадя, что ты хочешь быть деревом, и ожидать, что тебя воспримут всерьез.
Дэмьен Ривас
14:22
Дэмьену Ривасу не позвонили из Отдела Смерти, потому что сегодня он не умрет, и он думает об этом с досадой, ведь жизнь, которой он живет в последнее время, совсем его не радует. Дэмьен всегда был любителем острых ощущений. Он забирался на новые американские горки каждое лето, стоило только дорасти до нужной отметки. Крал конфеты в магазине или деньги из отцовского кошелька. Дрался с теми, кто был здоровее, как Давид на фоне Голиафа. Возглавлял уличные банды.
Играть в дартс с самим собой – занятие не то чтобы захватывающее.
Разговаривать с Пеком по телефону – тем более.
– Звонят копам только трусливые сучки, – говорит Дэмьен громко, чтобы Пеку было слышно его по громкой связи. – А звонить за кого-то еще вообще было против всех моих правил.
