Б МНЕ ПЛАТИЛИ КАЖДЫЙ РАЗ…
– Ну. Ладно, я проверю, хотя это не моя…
ЦВЕТ НАСТРОЕНИЕ СИНИ-И-ИЙ!
…пришло восемь человек. Опрокинутый знак бесконечности. Антирекорд. Никто не купил билетов на входе. Все – девушки.
ВНУТРИ МАРТИНИ, А В РУКАХ БИКИ-И-И-НИ-И!
…восемь фигур на поле. И вроде одна на втором ярусе, знакомый силуэт с каре, полоской на шее, да что ж она в каждом…
ПУСТЬ ТЕПЕРЬ НАС НИКТО НЕ НАЙДЁ-ЁТ!
… Непослушная гитара. Голос, тряска…
– А так и будет шуметь?… – недовольный вопрос из зала.
ОСТАНОВ-И-И-ТЕ! ВИТЕ НАДО ВЫЙТИ!
– Я не знал, что здесь так…
Неумелая защита. Молчание.
Нестандартный дебют – отключил гитару. Заставить вслушиваться, подумал он.
ЗВУКИ НА МИНИМУМЕ, ЧТОБЫ НЕ МЕША-А-АТЬ!
Ответный ход:
– Ничего не слышно!
Прибавляет. Колонка в сигаретных ожогах трещит.
– Простите, но тут звуки на минимуме. Я даже перестаю дышать…
Смеются. Перехватил. Теперь – не отпустить…
ЭТИ ОБЛАКА – РОЗОВАЯ ВА-А-А-АТА-А! – под их смех подпевает песне. Атака.
…играет им «Адидасов». Не свою, короткую, матерную, в такой ситуации – идеально…
МАГИЯ ЦВЕТОВ СО ЛЬДОМ В НАШИХ СТАКА-А-А-АНАХ!
…смеются. Он отключает колонку и начинает петь старые, драматичные. Бунтарь, носитель настоящего. Герой с гитарой. Ищет, где влезть со своими песнями, как в Панаджи на скутере, пытаясь втиснуть себя и обкуренную Риту в поток цветных грузовиков, летящих по трассе…
МОЙ РЭП СМИНАЕТ НОВЫЙ ГОРОД!
Сбился. Пел «Ворота» – воинственную, походную тоску, но тут эта. Сбился. Они подумали из-за обилия мата. На эту песню она снимала клип Гиперболоиду, и он дал ей, пусть локальную, но славу, дал ей заказы, дал ей…
МОЙ РЭП СМИНАЕТ НОВЫЙ ГОРОД!
…одна из зрительниц уже была в телефоне. Он закрыл глаза и стал терять фигуру за фигурой. Ещё – спустилась по лестнице и вышла. Он тлел вполнакала в чужом басе, речитативе, выкриках. Дотерпеть припев, куплет и бридж. Нашёл силы не извиняться. Коротко поклонился. Обрубленная версия себя. Сложил фигуры – провод, гитару, голос – и вышел… вон? Даже туалет – на этаже. Это только в игре останавливаются за ход до, и король гибнет за скобками, думал он. Сорок минут после его мучала одна из восьми, бардесса – про его энергию на тысячу человек, про их бард-клуб, в котором он мог бы выступить в следующий раз, надо просто отнести песни председателю-барду, а лучше спеть вживую, можно прямо сегодня, я договорюсь, и если Саша понравится, а Саша обязательно понравится, и прислушается к советам, а председатель обязательно даст пару советов, то тогда можно играть не в подобных заведениях, а в библиотеке, в нашем детском театре, в центре бардовской песни, на загородном фестивале, в палатке у костра, на прокуренных кухнях, для пяти филологических дев…
«…блин, надо было отменять, Саш!» – ответила Алина
«ну просто после Чернозёмска уже даже как-то боялся)».
«Я поговорю с организаторами. Прости меня, Саш. Я виновата»
«Ладно»
«В Поволжске мы за всё отыграемся. Продано уже сотка»
«Ладно. Просто я это. Немного устал»
«Держись. Я с тобой. Приедешь ко мне после этих городов – всё обсудим. Отметим».
… Спал на сдвинутых диванах. Обнимал гитару. Втискивал голову между просиженных подушек. Прятался от громкой музыки. Бас пробирал до низа. В три утра послышались крики за стенкой. У нас кончился алкоголь и кальяны, но мы продолжаем. Уснул в 5. В 8 зазвенел будильник. Встал, пошатываясь от недосыпа. Быстро выпил кофе с поддакивающим бариста. Забрал мятые сторублёвки и полтинники с вычетом процента. Наспех собрался на маршрутку. Вскинул руку у дороги. Поспешил поправить плечом несуществующую лямку. Осознал пустоту. Кинулся назад. Бариста испуганно впустил. Взлетел на второй ярус. Подхватил её, сторожила самодельную постель, брошенная любовница. В маршрутке искал спалёнными от струн пальцами кошелёк. Лабиринт карманов. Нашёл в чехле гитары. Понял, что нет проводов. Так и торчат в маленькой колонке, откуда он их не вынул. Вокзал. Вагон был полупустой, чистый, прохладный. Катился в раскачку. Веки сразу стали слипаться. Две полные женщины в халатах и платках с семечками. Вели бесконечный диалог, ну куда ребёнку, а, ну зачем ребёнку такое, нас так не воспитывали, это самое, ну куда, уткнутся в свой интернет, а я говорю, муж как помер это самое так всё и по кругу, он раздражённо цокал, откашливался. Потом сказал напрямую. Хлопали глазами день же зачем спать это вы все молодые придумываете, он попросил проводницу пересадить на соседнее, полвагона было свободно. Она оскорблённо вскинула красные кудри. Шепнула что есть купе за 3. Вернулся назад – это самое Путин просто не знает ну куда ребёнку такое всё у них не как у людей – перенёс вещи вместе с матрасом в другой пустой прохладный отсек. Надо поспать всего часов 6, подумал он, отключаясь. Профессионально встряхнули за плечо двое в серых свитерах. Сунули в лицо красный разворот с мелькнувшей печатью. Транспортная полиция. Стали методично допрашивать. С какой целью едет. Курит ли. Есть ли запрещёно-колюще-режущее. Почему такой бледный. Употреблял ли. Почему не на своём месте. Сказали развернуть каждую бумажку. До катышков чеков со дна карманов. Рядом – тряска красных кудрей. Диалог с соседних полок. Правильно выдумают тоже это самое я и говорю ну куда такое оттуда всё и идёт. За оставшиеся часы поспал минут 20. Очнулся на мосту к Поволжску. Поезд громыхал над Волгой. Привычной ностальгии не было. Алина написала, что уже 105 билетов продано в Поволжске. Вышел из громады вокзала. Ловя маршрутку на остановке, дёрнул плечом пустоту. Понял, что опять забыл гитару – в поезде. Заставили отстоять в очереди у рамок. Выложить всё на ленту. Увидел на перроне её издали. Его попутчицы вышли в шлёпках, озирались. Подбежал, благодарил. Вышел в Поволжск.
Обшарпанные домики. Дуги трамваев. Жёлтая реклама. Поволжск.
Глубокая синева реки. Дворики и бельевые верёвки. Лабиринт арок, парикмахерские, рынок, шаурма. Поволжск.
Огромные площади. Солнце на пыльных стёклах маршрутки до подробных царапин. Скверы, памятники, и путаница улиц, отсылающая к дебрям Катманду или Нижнего. Поволжск. Всё в пятнах юности, а граффити замазали: «Я движим кружевом твоей любви, и, если выживу – останови».
«Шанхай», «Китай», «Шервуд», «Проезд», бывшие «Коробки»
Голова пульсировала как ещё одно отдельное сердце. Железным ливнем громыхала мелочь на панели маршрутки. От остановки во двор. У двери по привычке искал отсутствующие ключи нажимая номер знакомый запах почти подвальной сырости чьей-то неуловимой стряпни ящики поменяли а надпись что Королёв сука оставили жил под нами мать умирала от рака жаловались что слишком громко слушаю нет-нет стоп по порядку,
