Не дождавшись Шо-Пира, Ниссо подняла на крышу плоское корыто с раствором. Подоткнув платье, ползая на корточках, она ладонями размазывала глину по крыше. Время от времени поглядывала на уходившую вверх от сада тропинку, - воздух был чист и прозрачен. Тропинка видна издалека; Шо-Пир все не появлялся. С тех пор как исчезла луна, ветра не было, - осень, казалось, выпросила себе у зимы еще немного покоя и из последних сил держалась в сиатангской долине. Но даже и в безветренную погоду дни были холодными. Ниссо зябла и, думая о Шо-Пире, досадовала, что до сих пор не связала ему чулки, - ведь там, на пути к перевалу, сейчас еще холоднее. Ведь он не прожил всю жизнь в Высоких Горах, не привык, наверное, плохо ему!
"Только кисточки сделать осталось, - думала Ниссо. - Домажу вот этот угол, возьмусь за чулки, завтра ему подарю, не то еще выпадет снег..."
Но и домазывать угла ей не захотелось. Бросив обратно в корыто зачерпнутую было пригоршню жидкой глины, Ниссо обтерла руки, спустилась с крыши во двор. Наскоро обмывшись в студеном ручье, направилась к террасе, чтобы выпросить у Гюльриз моточек синей шерсти.
Подойдя к террасе, Ниссо увидела Гюльриз, стоявшую неподвижно, спиною к ней. Запрокинув голову, старуха глядела из-под ладоней на зубчатые, облитые снегами и в этот час окрашенные густым потоком заката вершины горного склона.
- Что смотришь, нана?
Тут только Гюльриз заметила девушку, потерла ладонью напряженную шею, тяжело вздохнула:
- Если Бахтиор не придет завтра или сегодня, пропала наша богара.
- Какая богара, нана?
- Вот желтое пятнышко, видишь? - Гюльриз протянула жилистую руку к горам и повела худым пальцем по очертаниям горящих в закате склонов. - Там посеял Бахтиор богару. Видишь?
- Вижу теперь, - произнесла Ниссо. - Ничего не говорил он мне. Почему так высоко?
- Где найдешь ближе землю? Просила его сразу после собрания пойти принести хлеба, а он: "Некогда, мать! Успею. Сначала в Волость надо сходить!" Все о других думает, о себе думать не хочет. И Шо-Пиру сказал: "Ничего, долго еще не пропадет богара". А я знаю - пропадет. Завтра сама пойду туда; старая я теперь, как взобраться, не знаю. Молодой была - ничего не боялась.
- Не ходи, я пойду! - не задумываясь, сказала Ниссо.
Старуха оглядела девушку, будто оценивая ее силы. С сомнением покачала головой:
- Носилки длинные, длиннее тебя. Ты ходила с носилками?
- Никогда не ходила, - призналась Ниссо.
- Тогда как пойдешь? Качаться на скалах надо, на одном пальце стоять, другой ногой - дорогу искать. Ветер дует, тяжелые носилки за спиной, с ними прыгать нельзя... Много лет надо ходить с носилками, чтоб научиться лазить в таких местах. Упадешь - мертвой будешь! Бахтиор подкладки из козлиного рога к подошвам привязывает, когда ходит на богару. Он взял их с собой, других нет... Шо-Пир хотел пойти туда, я сказала ему: нельзя, не обижайся, русский не может так ходить, как мы ходим по скалам. Послушался, не пошел. И ты не ходи. Я тоже не пойду. Один Бахтиор мог бы, но нет его. Пускай богара пропадает.
- А что весной будем сеять?
- Не знаю. Шо-Пир сказал: не беспокойся, будем... Откуда мне знать, что Шо-Пир думает? По-моему, траву варить будем!
- Нана! - горячо воскликнула Ниссо. - Я много ела травы, я могу жить травой, ты тоже, наверное, можешь... Шо-Пир - большой человек, руки большие, ноги большие; хорошо есть ему надо, что будет с ним? Пропадет, если траву есть будет. И Бахтиор тоже - мужчина!
- Вот я и говорила Шо-Пиру! Смеется. Говорит: Бахтиор муку привезет.
- А как ты думаешь, нана, привезет он?
- Не знаю, Ниссо. Мужчины сначала выдумают, потом своим выдумкам верят, у мужчин всегда в уме надежд много... Я думаю: может быть, не привезет...
Они поговорили еще, делясь сомнениями. Старуха вспомнила прошлые тяжелые зимы и свою жизнь: как трудно ей приходилось, когда Бахтиор был еще маленьким, а муж ее, отправившись зимой на охоту, бесследно пропал в снегах. Ниссо слушала Гюльриз, и в душе ее поднималась острая жалость и к старухе, и к Бахтиору, и к самой себе. Вот Шо-Пир рассказывает о стране за горами, где люди совсем не так - очень хорошо живут. Нет, этого, пожалуй, не может быть! Пожалуй, правда, даже такой человек, как Шо-Пир, просто придумывает сказки! Хороший он, жалеет Ниссо, хочет развеселить ее!
Гюльриз рассказала, что прошлой весной Бахтиор не захотел взять зерно в долг у купца, ходил в Волость, принес оттуда мешок зерна, а потом вздумал лезть вот на эти высоты. Все смеялись над ним, говорили, что он сумасшедший, а он все-таки полез и расчистил там площадку, засеял, а теперь вот убрать надо было, а он не убрал - о других заботится, а где слова благодарности? Недружные люди в селении, как цыплята без курицы! Под крыло бы их всех да пригреть!
- А ты думать об этом не смей, - старуха показала на зубцы вершин. - У нас и носилок нет.
- А с чем Бахтиор пошел бы?
- Бахтиор? У Исофа брал он, мужа Саух-Богор.
- Знаю. Ходила к нему с Бахтиором, когда ослов собирали... Нана?
- Что, моя дочь?
- Дай мне немного синей шерсти... На кисточки к чулкам не хватает.
Получив моток, Ниссо отправилась в пожелтевший сад, к излюбленному камню, но не месте ей не сиделось. Спрятав работу, она выбралась из сада и побежала в селение.
Саух-Богор приняла Ниссо хорошо, как подругу, и обещала дать носилки, но только чтоб об этом не узнал Исоф:
- Не любит он тебя! Знаешь, после собрания он так меня избил, что три дня я лежала. - Саух-Богор показала Ниссо припухшие синяки кровоподтеки. Только ты никому не говори об этом, иначе поссорюсь с тобой!..
- Хорошо, не скажу, - ответила Ниссо и с внезапной, неведомой к кому обращенной злобой добавила: - Только я бы... не позволила бы я, Саух-Богор, бить себя!
- Ночью приходи, - сказала Саух-Богор, будто не услышав Ниссо. - Исоф в полночь как раз... - Саух-Богор запнулась. - У стены я носилки оставлю. Спать он будет ночью!
- Хорошо, я приду ночью, - согласилась Ниссо и подробно расспросила Саух-Богор, как нужно наваливать груз на носилки, чтоб он не нарушил равновесия и чтоб не сполз набок, когда, может быть, придется пробираться с ним в трудных местах.
Довольная и уверенная в себе, она вернулась домой. Шо-Пир был уже здесь, но очень устал и, едва Гюльриз накормила его кислым молоком и сушеными яблоками, завалился спать, - все еще в саду на кошме, потому что, несмотря на холодные ночи, не хотел расставаться со свежим воздухом.
Задолго до рассвета Ниссо выбралась из дому, потихоньку прокралась сквозь сад, спустилась в селение.
Жилье Саух-Богор находилось на полдороге к крепости. Все небо было в облаках, скрывших звезды и укутавших ущелье так плотно, что тьма была непроглядной. Ниссо знала: надо ждать снегопада, в горах снег уже, вероятно, выпал, и идти, пожалуй, опасно. Но об опасностях Ниссо не хотела задумываться и убедила себя, что путь к богаре найдет...
Подходя тесным переулком к дому Саух-Богор, она вдруг услышала скрип камней.
- Тише, кто-то идет. Стой, дурак! - явственно послышался в темноте голос Рыбьей Кости.
"Что она делает здесь?" Сердце Ниссо забилось учащенно.
- Кто тут? - сдавленным голосом произнес Карашир.
Рыбья Кость оказалась смелей - возникла в темноте прямо перед Ниссо. Ниссо различила и согнутую под тяжелым мешком фигуру Карашира.
- Ну, я! Идите своей дорогой, - загораясь злобой, ответила Ниссо.
- Это ты? Вот как! - отступила в темноту Рыбья Кость. - Что делаешь тут? Шляешься по ночам? Смотри, Карашир, вот кого они пригрели: люди спят, а распутница бродит... Как думаешь, к кому она крадется?
Ниссо чувствовала, что сейчас снова кинется на ненавистную женщину. Но Карашир сказал:
- Оставь ее, жена. Не время для ссоры.
На этот раз Рыбья Кость послушалась мужа. Бормоча что-то себе под нос, она исчезла во тьме вместе с тихо попрекающим ее Караширом.
Ниссо двинулась дальше, стараясь догадаться, что за мешок нес Карашир и куда? Ни до чего не додумавшись, потихоньку, прокралась во двор Исофа, нащупала оставленные Саух-Богор у стены носилки. С трудом взвалила их на плечи, обвязалась сыромятными ремешками и отправилась в путь. Никто не заметил ее, пока она пробиралась к подножью каменистого склона.
Добравшись до подножья склона, она медленно начала подъем, цепляясь за выступы камней, когда порыв ветра грозил сбить ее с ног. Ветер разогнал облака, Ниссо поняла, что снегопада пока не будет. Она очень хотела подняться как можно выше, прежде чем наступит рассвет. Только бы Шо-Пир и Гюльриз не увидели ее с носилками на этих склонах!
Когда красный рубец зари набух над гребнем противоположной горы, а небо сразу заголубело, Ниссо, исцарапанная, потная, задыхающаяся, была уже так высоко над селением, что простым глазом вряд ли кто-либо мог ее обнаружить. Волосы на ветру хлестали ее раскрасневшееся лицо, взгляд был быстрым и точным, сразу замечавшим именно тот выступ или ту зазубрину в скале, какая была нужна, а в тонких, плотно сжатых губах выражалась твердая, упрямая воля. Пальцы босых ног были такими чуткими, что, казалось, видели то, чего нельзя было увидеть глазами.
