классе, это замечательный класс, но с Тирзой особенно. Она такая позитивная, такая открытая. А теперь снова нужно ждать, что принесет нам новый учебный год.
Учитель экономики сделал шаг в сторону двери. Видимо, кухню он достаточно изучил. А суши ему не хотелось. И на коктейли он особо не был настроен. Так что он вернулся туда, где был настоящий праздник, в самое его сердце, в гостиную.
— Они иногда просто исчезают, ведь да? — крикнул ему вслед Хофмейстер. — Прекращают существовать. Как будто никогда их и не было.
Голос у него был хриплый. Он вдруг вспомнил свою злость после того разговора в банке. Десятки лет квартплаты и прибыли от курса валют исчезли. Куда подевались его деньги, ему очень хотелось бы это знать. Не надо их возвращать, с этой потерей он тоже уже смирился. Он сжился с тем, что их у него нет, но ему просто очень хотелось знать, у кого же они сейчас есть, его деньги. Ведь капиталы нельзя уничтожить. Они могут только исчезнуть в одном кармане и появиться в другом. Ему хотелось бы увидеть лицо этого кармана. Фотографию человека, который присвоил все его деньги, фотографию дома, в котором сейчас проживает вся квартплата, которую он так бережно копил. Ему было точно так же любопытно взглянуть на школьную любовь своей супруги. Возможно, это было нездоровое любопытство к тому, кто его победил.
— Да, иногда хедж-фонды исчезают, — сказал Ханс уже в дверях кухни. — Такова их природа.
И потом он ушел так же, как и пришел на кухню, — беззаботно, с бутылкой пива в руке. Везунчик. Хофмейстер проводил его взглядом.
Он умылся, вытер лицо бумажными полотенцами, еще раз позвонил Тирзе, но снова услышал автоответчик. Тогда он отправился в гостиную выслушать заказы и поговорить ни о чем.
Пока он делал коктейли, он наспех выпил еще бокал вина. Ему нужно было расслабиться, чтобы вести себя как Ханс. Пусть все идет, как идет. Он со всем справится. Он уже достиг того возраста, когда ничто не сможет выбить его из равновесия.
Так что он вернулся на праздник и почувствовал себя намного увереннее, чем в начале. Белое вино помогло ему успокоиться, придало легкости. Еще чуть-чуть — и он может стать легкомысленным.
В гостиной уже танцевали. Лампочки над столом выключили, стулья сдвинули.
Танцевали три девочки, один парень и супруга Хофмейстера.
Супруга танцевала как раз с парнем. Хофмейстер его знал, парнишка заходил к ним пару раз, но он никак не мог вспомнить его имя. Помнил только, что имя короткое — всего один слог. Иногда то же самое случалось с Хофмейстером во время чтения: бывало, он совершенно не понимал смысла, но при этом четко видел слоги. Он пересчитывал их: один, два, три, четыре. Слоги в словах скакали у него перед глазами точно так же, как его супруга сейчас скакала с юным кавалером по гостиной туда-сюда. Это называлось танцами. Супруга отдавалась процессу увлеченно, с полной самоотдачей, и нельзя сказать, чтобы у нее получалось некрасиво, учитывая, что ее тело было впихнуто в кусочки текстиля, куда нормальные человеческие размеры ни за что не должны были уместиться.
Она всегда умела и очень любила танцевать. И у нее неплохо получалось. До недавних времен. Но если посмотреть на ее фотографии пяти-шестилетней давности, можно было заметить, насколько она постарела. Только увидев их сейчас, можно было бы испугаться.
Наверное, сейчас он видел в ней больше, чем мать своих детей. Вот на кого сейчас смотрел Хофмейстер: на женщину на пороге увядания, которая так отчаянно танцует с восемнадцатилетним юношей, как будто никакого увядания и в помине нет на свете. Как будто ее юность будет продолжаться вечно.
Ему стало так жалко ее. Он поймал себя на жалости, а злость вдруг почти исчезла, раздражение улетучилось. Всегда проще видеть в своем враге сильнейшего. А потом выясняется, что враг слаб, как и ты, а может, еще слабее. И он тоже повержен. Увядший враг — уже не враг.
История, легенда, годами витавшая вокруг твоей личности, вдруг оказалась не актуальной. Мать моих детей, которая сбежала со своей школьной любовью. Мать моих детей, которая думала, будто она художница. Это все уже было неправдой. Потому что никакой школьной любви больше нет. А мать детей вдруг снова есть. Правда, она была немного по-идиотски одета, но какая разница, она ведь все-таки вернулась.
Вот что он видел, когда смотрел на танцующих. Его собственная история, замаскированная под самообман. Цветок вечной юности. Этот цветок напомнил ему хедж-фонд. Обещания, глянцевая бумага, ошеломительные результаты. Мечта о хедж-фонде. Мечта о женщине. Совершенное счастье на расстоянии вытянутой руки.
Супруга положила руки на плечи молодого человека. Господи, да как же его зовут? Он же с ними ужинал, целых два раза. Вежливый мальчик, немного застенчивый, это да, но в остальном ничего особенного. Даже вызвался помочь убрать со стола.
Хофмейстер подозревал, что у них с Тирзой что-то было, но не был в этом уверен. В любовных делах она была весьма непостоянной, все изменилось только полгода назад. С пятнадцати лет она точно знала, что как только сдаст выпускные экзамены, то поедет на год в Африку, а вот насчет мальчиков мнение у нее менялось каждую неделю.
— У меня просто есть хорошие друзья, — говорила она. — А некоторые из них — мальчики, так уж получилось, но это ничего не значит. Ох, если бы это ничего не значило.
И потом она смеялась над собственной шуткой, а Хофмейстер смеялся вместе с ней.
Три года назад, спустя пару недель после того, как супруга Хофмейстера сбежала на лодку, Тирза вдруг спросила однажды за ужином:
— Папа, а когда я лишусь девственности?
Хофмейстер спокойно ел чайной ложечкой свой десерт, панна котту, которую он купил в кондитерской на одной из соседних улиц. Он выслушал ее вопрос и перестал есть. Он посмотрел на часы.
— Все на свете однажды лишаются девственности, — сказал он. — Рано или поздно это случается со всеми, Тирза.
— Но у меня в классе почти не осталось девственников. Когда уже и я в конце концов ее лишусь? Ты ведь все знаешь?
— Не все. Даже очень мало, вообще-то. — Он облизал ложку и положил ее на стол. Панна котта вдруг стала безвкусной.
— Но ведь у тебя обо всем на свете есть свое мнение? Даже о самых странных вещах у тебя есть мнение. Так что ты думаешь о том, что я до сих пор девственница? Что у меня в классе почти не
