двенадцать… Есть!»
Досчитав до тринадцати, Вадим Юрьевич Победоносцев, человек с высшим образованием и защищенной еще в 1999 году диссертацией, с наслаждением захлопнул двери перед носом тринадцатого пассажира и с детским восторгом ударил по газам. Тринадцатого окатило волной ноябрьской жижи, он покачнулся и скрылся из виду. Пассажиры посыпались в проход.
«У-у-у-у-е!» – пропело внутри Вадима Юрьевича, и он осклабился.
– Велком-ту-вэ-хотэл-Калифорния! – подпело Победоносцеву «Дорожное радио».
– У-у-у-у-е! – подпел Победоносцев… и с наслажденьем продолжил: – У-е! У-е! У-е-уе-уе!
Тринадцатый на миг мелькнул в зеркале дальнего обзора. Это был дрянной жалкий тип в дрянной жалкой курточке. Тип застыл с занесенной над тротуаром ногой и, игнорируя летящий снег и ветер, не мигая таращился вслед троллейбусу. Черные крапины дорожной гущи струйками стекали по его лицу.
«Велком-ту-вэ… У-е-е-е-е-е-е! – » – пропело сердце. И в этот миг Тринадцатый пропал из зеркала, как не бывал. Победоносцев нахмурился, ковырнул языком во рту, но плюнул и забыл.
Шестьдесят первый, грохоча и стеная, цепляясь кривыми рогами за провисшие провода, потащился в сторону Ленинградки.
– Доброе утро тем, кто в пути! – бодро поприветствовала Победоносцева девушка из «Дорожного радио».
– И тебе не хворать… – скупо откликнулся Вадим Юрьевич.
– Гидрометцентр не радует, – посетовала девушка.
– Да уж, – согласился водитель.
– Впереди холода, – сказала она.
– Куда деваться? – хмыкнул Вадим Юрьевич.
– В сторону Волоколамки пробки… – поделилась девушка.
– Да знаю, – отмахнулся Победоносцев.
– Впереди зима.
– И не говори, – подтвердил Вадим Юрьевич.
– Минуту назад ты убил человека.
– А? – переспросил Победоносцев.
– Это я так, к слову, – усмехнулась девушка. – Ты, Победоносцев, рули, не зевай.
– А? – снова переспросил Победоносцев, успев удивиться, что девушка откуда-то знает его фамилию, но та уже врубила Элвиса.
Кто-то нетерпеливо забарабанил костяшками в окошко кабинки. Победоносцев вздрогнул и обернулся. Тут ему пришлось вздрогнуть во второй раз. По стеклу барабанил тринадцатый номер. По бледному лицу его по-прежнему стекали струи дорожной грязи. Тусклые глаза смотрели на водителя пристально, жутко…
«Елы-палы! Как эта сволочь села? За “колбасу”, что ли, зацепилась, а потом по крыше и в люк?» – попытался расставить происходящее по местам водитель с высшим образованием, но что-то здесь не сходилось.
«Катаются тут всякие бесплатно, зайцы, тьфу их!» – с ненавистью подумал диссертант и, неохотно опустив окошко, с неприязнью рявкнул:
– Что?!
Тринадцатый безмолвно таращился на Вадима Юрьевича. Только тут разглядел похолодевший диссертант, что потеки грязи на лице пассажира мешались с такими же потеками красного цвета.
«Это он, может, когда через люк пер, обо что-нибудь поцарапался? Или его, может, током о “колбасу” шарахнуло? А ведь точно, шарахнуло! Наверняка шандарахнуло… И как следует. Или это просто чокнутый? Точно, чокнутый! Елы-палы…» – с ужасом осознал диссертант и хотел было быстрым движением поднять окошко, но ненормальный опередил его. Грязная пятерня шлепнулась поперек стекла.
– Руку! – прохрипел Победоносцев. Пассажир ухмыльнулся. Разумеется, зубов у него не было. Вместо зубов у Тринадцатого были иголки. Обыкновенные швейные иголки, ушками уходящие в десны.
«Мамочки…» – подумал несчастный водитель, а ведь заметьте, ему в это время еще приходилось вести троллейбус, поглядывать в зеркало обзора! Ко всему это был человек с высшим образованием, диссертант…
– Руку, пожалуйста, уберите гражданин, не мешайте вести машину! – нашелся Вадим Юрьевич.
– Билетик… – попросил игольчатый и ухмыльнулся еще раз. Иголки сверкнули. Глаза смотрели на водителя робко, в них отчетливо читалось привычное Победоносцеву: «Понимаю, что не прав, отвлекаю, прошу прощения, но…»
– А то ведь догонять пришлось… – разъяснил Тринадцатый, и от его объяснения, хотя в нем тоже имелись кое-какие несостыковки, Победоносцеву все же значительно полегчало.
– А… – протянул он и выжидающе покосился на пассажира. – Если есть, то дайте без сдачи.
– Безобразие! Сколько за проезд стали драть… – посетовал чокнутый, но руку убрал и монеток отсыпал.
– Не я деру. Государство, – почти полностью оправившись от потрясения, привычно огрызнулся Вадим Юрьевич.
– Зарплаты только на дорогу и хватает… – покачал окровавленной головой ненормальный.
– Нам тоже, товарищ, не миллионы платят, – огрызнулся Вадим Юрьевич. И внезапно для самого себя прибавил: – Вот я, например… Что вы думаете? Человек с высшим образованием, диссертацию защитил… И вот, как видите, вожу троллейбус… А что делать? Не мы такие, жизнь такова…
Тринадцатый, кажется, был с этим согласен. Во всяком случае он покивал головой, но тут оказалось, что голова его едва держится на плечах.
«Как у плюшевого зайца на ниточках…» – холодея, подумал Победоносцев и, сделав объявление станции, открыл двери.
Пассажиры высыпали на остановку, новая порция их утрамбовалась в троллейбус. Вадим Юрьевич оглянулся – ненормального в троллейбусе не было…
И еще несколько раз Победоносцев с тайным ужасом оглядывался назад, вглядываясь в лица. Тринадцатый пропал, как не бывал. Без пробок проследовали до конечного круга. Пассажиры освободили салон.
В самом конце у окна сидел Тринадцатый. Вадим Юрьевич медленно пошел вдоль кресел.
Ненормальный сидел, уронив голову на колени.
«Все-таки оторвалась… – подумал Победоносцев без всякого, впрочем, удивления. – Она и прежде держалась у него на соплях, а теперь, видно, люди в толчее совсем оторвали…»
Победоносцев опустился на сиденье рядом с безголовым и сказал ему без нажима, но с состраданием:
– Гражданин, вам плохо? Может быть, скорую помощь вызвать? У меня сейчас следующий маршрут. Понимаете? Эй? А вы второго круга не оплатили… – напомнил Победоносцев.
– Хозяин оплатил, до тринадцатого… – прошипела за пассажира голова, лежавшая у него на коленях.
– Не болтайте, пожалуйста! – заупрямился Победоносцев. – Где тогда ваша карта?
– А у нас теперь проездной! – прошипела голова и, вдруг подпрыгнув с колен пассажира, как мячик, впилась в горло Победоносцеву своими игольчатыми зубами. Водитель заорал от боли и отвращения и вцепился в голову Тринадцатого, стараясь оторвать ее от себя, но алые струи потекли ему на рубашку, он захрипел, захлебываясь, и…
Проснулся.
«Одиннадцать, двенадцать, трина…» – досчитав до тринадцати, водитель 61 троллейбусного маршрута, человек с высшим образованием, диссертант, вздрогнул, почувствовав, как спина его взмокла от пота, и, облокотившись влажной рубашкой о спинку кресла, продолжил счет.
В тот раз даже мы успели на этот неуловимый троллейбус, хотя бежали издали. От метро.
О живых не буду сегодня я, пусть живут они долго, здоровья им, долголетия, радости, до внуков-правнуков чтоб дожить, но не дай Господь пережить. От чего же, спросите, собственно, «не дай бог»? Что такого? Вот об этом, собственно, и хотелось…
Ф.М. Булкин
Беда моя есть одна. И та самая, которую все вы сами себе и детям своим желаете, над которой бьются ученые, а вы свечки Господу Богу ставите, беса молите, обращаетесь то к
