перелезло через ствол и направилось к нам.
Вот оно приблизилось, и я разглядел смуглого человека с ухоженной бородой в сильной проседи, одетого в просторный желтый балахон и подобие охряного тюрбана.
Не колеблясь, он подошел к автобусу и уверенно постучал в окошко потрясенного водителя, который, путаясь в кнопках, опустил стекло.
– C’è una altra strada, – сказал незнакомец, не задавая вопросов. – Есть другая дорога. Езжайте назад, через пару километров справа будет съезд, по нему доберетесь в Маргеру.
На этом он развернулся и ушел.
– Grazie! – вслед ему крикнул водитель. – Grazie mille!
Ответа не было.
– Это он, – пролепетал Рафи, сидевший позади меня. – Бондуки Садагар.
Нервы мои были на пределе, и я, не сдержавшись, рявкнул:
– Вздор! Обычный мигрант из Северной Африки, одетый в джелабу! [67]
Мы жгли взглядами друг друга, но тут вмешался водитель:
– На здешних фермах работает много марокканцев.
– Ну? – Я облегченно выдохнул. – Что я говорил?
Однако Чинта, до сих пор молчавшая, похлопала Рафи по руке:
– Я тебе верю, дорогой. По-моему, за нами кто-то присматривает.
Ярко-зеленый корпус и белая надстройка “Лукании” создавали ей образ рабочей лошадки. Построенное в Германии в семидесятых годах прошлого века, судно тридцать лет прослужило в береговой охране, а затем было продано гибралтарской чартерной компании и в последние годы дважды исполняло роль спасателя беженцев.
В окружении гигантских круизных лайнеров “Лукания” выглядела крохой, но впечатление это было обманчиво, ибо стареющий экс-пограничник, от носа до кормы длиною более двухсот пятидесяти футов, мог взять на борт сотни человек. Поскольку нас было гораздо меньше, устроились мы просторно.
Стараниями Гизы Чинту поместили в комфортабельную каюту на главной палубе. Все остальные заняли кабины внизу – большие гулкие помещения без всякой мебели, озаренные светом неоновых ламп.
Едва сложили свой багаж, как ревун призвал нас на палубу, и мы успели увидеть удаляющиеся портовые краны Маргеры. Но вот они скрылись из виду, и глазам нашим предстала водная равнина под нависшим небом.
“Guardate! Guardate!” [68] – вдруг выкрикнул кто-то, и далеко-далеко на севере мы увидели длинную змеевидную тень, выскочившую из облаков. Соударяясь с поверхностью воды, она два-три раза подпрыгнула, точно раскидай [69], а потом вновь скрылась в небесах.
И опять кто-то крикнул, теперь указывая на восток, где возникла новая витая штуковина. Коснувшись поверхности лагуны, она взметнула вихревой столб воды, похожий на хрустальную колонну. Все это длилось секунды, но капитан включил сирену и приказал очистить палубу.
Мы собрались в каюте Чинты, где иллюминаторы, выходившие на три стороны, обеспечивали панорамный обзор. Чинта велела подкатить ее кресло к иллюминатору по левому борту и подозвала нас с Рафи.
– Видите вон тот остров? – Она показала на мелькающее вдали темное пятнышко. – Это Сан-Джордж-ин-Альга, “Святой Георгий в водорослях”, тысячу лет там был монастырь. Оружейный Купец, конечно, проплывал мимо него. А вот тот остров называется Сан-Клементе, со времен Купца он почти не изменился. А вон там Лазаретто-Векьо, туда отправляли пораженных чумой. В общих могилах были обнаружены тысячи скелетов; за столетия остров не претерпел изменений, Оружейный Купец видел его точно таким же…
Все это время темные клубящиеся небеса периодически извергали витые стрелы, ударявшие в сушу и воду. Раньше ничего подобного я не видел; казалось, зрелище это не земного происхождения, но порождено фантазией сродни “Гипнэротомахии Полифила”.
Вскоре мы узнали, что погодный катаклизм отнюдь не местное явление, от него пострадала вся Италия. На северные города обрушился дождь с градом, другие части страны накрыли ураганные ветры; горы Южного Тироля облысели, в иных местах упавшие деревья разрушили дома и заблокировали дороги.
Техник из киногруппы наладил связь, и в прямом эфире мы смотрели репортажи о бедствии: поломанные деревья, люди, спасающиеся от ледяного дождя, плывущие по улицам автомобили; невероятные картины Рима, где с корнем выворочены огромные пинии.
Увидев последний сюжет, Гиза вскрикнула:
– Это же Трастевере, мой район!
Она схватила мобильник и выбежала из каюты.
Обеспокоенная ее долгим отсутствием, Чинта попросила меня:
– Глянь, пожалуйста, как она там. Надеюсь, с домашними ее все в порядке.
“Лукания” вышла в открытое море, оказавшись в полосе на удивление хорошей погоды; облака расступились, позволив заходящему солнцу окрасить небо багрянцем.
С уходом ненастья многие наши попутчики вернулись на палубу, и я не сразу отыскал Гизу в закутке у спасательной шлюпки. Похоже, она была в шоке, о чем говорил ее невидящий взгляд, уставленный в экран телефона.
– Что случилось? – спросил я.
Гиза подняла голову, часто моргая за толстыми стеклами очков.
– Все нормально, просто прихожу в себя, только и всего.
Она чуть с ума не сошла от беспокойства, дозваниваясь до своей подруги Иммы, но та не брала трубку. Наконец удалось связаться с нижней соседкой, оглушившей сообщением, что на их дом рухнуло дерево. Новость едва не лишила чувств, но тут, слава богу, позвонила сама Имма. Квартире досталось крепко, сказала она, ни одного целого окна. Детская, где были их приемные дочка и сын, вся усыпана осколками; никто не пострадал, все целы, но перепугались до смерти. Заночуют у приютивших их друзей.
Гиза отерла глаза, выдавив улыбку.
– Это ж надо! Не где-нибудь, а в Риме мои близкие стали беженцами!
Вечером кинооператор откупорил вино, Лубна и Палаш расставили тарелки с панини. Я заметил, что среди собравшихся в каюте Чинты нет Пии, но вообще-то не удивился этому, поскольку на катере она держалась особняком – видимо, смущалась своего отклика на смерч.
Я вышел на палубу и увидел, что она стоит на баке, вглядываясь в море, залитое лунным светом. Услышав мои шаги, она вздрогнула, я остановился рядом.
– Не помешаю?
– Нет, нисколько. – Пия коснулась моей руки. – Я даже рада, что могу извиниться за свою истерику в автобусе. Наверное, вы сочли меня идиоткой.
– Вовсе нет. Я сам перепугался до чертиков.
Я видел, что она себя пересиливает, слова даются ей с трудом.
– Вообще-то я не трусиха, но у меня был ужасный опыт… Тогда случился не смерч, циклон… Я думала, изжила тот страх, но, оказалось, нет… Наверное, так никогда и не оправлюсь…
– Это был шторм, в котором погиб отец Типу?
– Да, – кивнула Пия. – Если б не он, и мне бы конец. Его звали Фокир, он меня спас, пожертвовав собой. Типу, конечно, это знает, поэтому у нас с ним все так сложно. Он очень любил отца и, наверное, винит меня в его смерти.
– Перестаньте, вы столько всего сделали для него и Мойны.
– Я старалась, но иногда выходило только хуже. Похоже,
