Кренстон позаботился даже о том, чтобы людская хула не коснулась ее, чтобы в сердцах всех, кто узнал ее, сохранился бы образ прекрасный и чистый, и чтоб мысли о ней были полны сочувствия и сожаления, сетований на неласковую судьбу, помешавшую соединиться двум прекрасным людям... Пусть домысливают ее судьбу в силу собственного воображения, но пусть Гретхен неизменно останется в этих фантазиях достойной любви и сочувствия. Об этом было письмо к Джоберти, - доктор захотел, чтобы и Ларт прочел его. А позже еще несколько людей "удостоятся" особого доверия взглянуть на короткий текст письма. Число их будет очень ограничено, но вполне достаточно, чтобы желание сэра Тимотея исполнилось - о последних событиях в Тополиной Обители в обществе начало складываться именно то мнение, которое ему было нужно.
Но это случится позже. А в первые часы и дни неожиданный отъезд Кренстона и его письма (слова, адресованные Дороти и Джоберти удивительным и стремительным образом стали известны всей прислуге) были подобны грому среди ясного неба, разрушительной катастрофе. И как при настоящей катастрофе, люди вели себя по-разному. Джоберти и Ларт в полной мере сохранили самообладание, не позволили ни мыслям, ни эмоциям взять верх и выплеснуться наружу. Люди, работавшие в гациенде или служащие в доме, были растеряны и ошеломлены. Такой отъезд хозяина выбил почву из-под их ног - ведь исчез объект их заботы, ради кого делалось все в доме, а теперь - зачем? для кого? кому нужен их труд? Оставались, правда, еще гости: мисс Гретхен и господин Ларт. И из этих двоих, разумеется, более всего нуждалась в опеке Гретхен. И с нею обращались так, что еще более усугубляли ее состояние. Бесхитростная Габи входила к Гретхен с подозрительным блеском в карих глазах, а след несчастья и печали на всем облике Гретхен повергал девушку в такое уныние, что она стремглав выбегала из комнаты, чтобы без помех выплакаться где-нибудь в уголке. Все были с Гретхен столь предупредительно заботливы и внимательны, что это походило на обращение с человеком, только что похоронившим кого-то очень близкого. А Гретхен... Ей было плохо. Очень. Что могла она чувствовать, зная, кто всему виной? Никто иной, как она разрушила покой Тополиной Обители. И то, что никто не видел этой ее вины, вовсе не приносило ей облегчения, ведь получалось, что она не по праву пользуется людской жалостью и сочувствием, а знай они правду, - кому бы захотелось ее жалеть. Да и теперь - не все так уж слепы. Дороти. Проницательность и житейская умудренность подсказывали ей истинное положение вещей. И в глазах Дороти Гретхен не видела ни сострадания, ни сочувствия. Одновременно домоправительницу не в чем было упрекнуть, ее поведение было безукоризненным, а только Гретхен остро не хватало особого, ласкового, почти материнского тепла ее глаз.
Глава восьмая
неожиданный визит
Теперь Гретхен хотела бы как можно скорее покинуть Тополиную Обитель, и вздумай кто-то обвинить ее в трусливом бегстве, она и не подумала бы возразить, согласилась бы: "Да, я трусливая, неблагодарная, я знаю, пусть. Но я хочу бежать отсюда, от всех этих добрых людей потому, что не по заслугам мне их доброта..." Может быть, Гретхен надеялась убежать не из дома Кренстона, а от укоров собственной совести, но сейчас она не могла, не хотела разбираться в своих чувствах - ей было плохо, и она искала спасения
А на дворе стояло зимнее ненастье, и все, будто сговорившись, в один голос твердили, что нет никакой возможности пускаться сейчас в дорогу, равно, как и необходимости делать это. Джоберти категорически заявил, что они должны остаться в Тополиной Обители самое меньшее на три недели, потому что дороги местами абсолютно непроходимы, и только самые неотложные дела вынуждает людей покидать в это время теплый и надежный кров. Услыхав это, Гретхен беззвучно застонала. О, нет! Три недели! Это вечность!
Дороти и слов тратить не захотела в обсуждение этой темы. Она бесстрастным голосом, но совершенно безапелляционно заявила, что гости оставлены на ее попечение. Она отвечает перед господином Кренстоном за их благополучие, и, естественно, за здоровье. Потому она не позволит им покинуть дом и уйти в дождь, слякоть, в ледяной ветер. Да помилуйте, о чем тут говорить?!
Гретхен же хотелось вопреки всем разумным доводам умолять Ларта: "Уедем! Пожалуйста!" Но нет, она не умоляла, настолько у нее еще хватало сил и самообладания. Да Ларт, скорее всего, сам понимал ее невысказанные желания. И если не считал нужным им потакать, значит это было нужно. Он заботится о ней самой, о ее здоровье и безопасности - Гретхен оставалось только горько усмехаться про себя: она менее всех понимает, что ей хорошо, а что плохо. А то, что она утратила сон, что она боится встречаться с людьми, ожидая в любую минуту упреков - ведь рано или поздно должны они понять про ее лживость... Нет, нет! Конечно, она не права. Окруженная добротой, зачем она ищет в людях неискренность? Все дело в ней, в том, что она утратила душевный покой, стала болезненно нервной. Надо просто верить Джоберти, Ларту, ведь они и в самом деле, знают, что для нее лучше. Вот в последние дни Ларт просит ее за ужином принимать какое-то лекарство, растворенное в бокале вина. Почему-то она почти обиделась на него из-за этого: "Я абсолютно здорова! Мне не нужны лекарства!" Хорошо хоть не высказалась вслух, хватило ума промолчать. Да ведь молчание бывает красноречивей слов. Глупая, неблагодарная, напыщенная гусыня. Что же это с ней происходит? Неужели она, виноватая перед Кренстоном, Дороти, Джоберти... перед всеми, пытается уверить себя, что это они виноваты перед нею, не понимают ее, обижают... Стыдно... Стыдно...
В таком хаосе чувств и мыслей пребывала теперь Гретхен, не находя себе опоры, сомневаясь во всем, в себе самой прежде всего, и в своем решении. От этих мучительных размышлений и острого недовольства собой даже ночью покоя не было. Видно, неспокойная совесть навевала плохие сны.
Но все проходит. Все. И наконец-то Ларт объявил ей, что завтра они могут отправиться в путь. Правда, пока только до побережья, а там опять надо ждать, когда хорошая погода установится надежно. Но это Гретхен пропустила мимо ушей, это было не важно. Они уедут из этого дома!.. Гретхен знала, что рада, она очень хочет уехать, она так ждала... Только вот отчего же хочется плакать?
В ночь накануне отъезда Гретхен никак не могла заснуть. Только-только дремота опускалась на веки, Гретхен испуганно вскидывалась от того, что казалось, будто дождь стучится в окно, - сон моментально отлетал прочь, и она испуганно вслушивалась в тишину ночи. Облегченно переведя дыхание, она снова опускала голову на подушку, но исподволь подкрадывались мысли о том, не передумает ли Ларт ехать, или что-то случится, и им скажут: "Вы сами видите, нельзя пускаться в дорогу". Или, скорее всего, утром за окнами опять безутешно заплачет дождь, омывая стекла окон печалью...
Потом она на какое-то время забылась некрепкий сном, и когда истончился раздел между сном и реальностью, испуг опять вырвал ее из объятий бога сновидений: Гретхен испугала бредовая мысль о том, как же это она заснула, ведь теперь непременно случилось что-то плохое. Она распахнула глаза и увидела лунные квадраты на полу - небо совсем очистилось от облаков. Гретхен лежала, смотрела на эти светлые квадраты, а по переносице медленно сползла слезинка, упала на подушку. "Тимотей... - горько прошептала Гретхен, - ну зачем - так все..."
Кажется, о Кренстоне она и не думала, и вырвалось это неожиданно для нее самой. В действительности же Гретхен думала о нем постоянно. И мысли о нем были столь горьки, что горчила от них любая радость. Радости просто не было места среди печали и горечи. Для тонко чувствующей Гретхен с ее обостренным эмоциональным восприятием мира, был слишком тяжек подобный внутренний разлад, душевная дисгармония. Ей никогда не приходилось поступаться своей совестью. Иногда она думала, что жизнь щадит ее, не ставит перед ней соблазна пойти на компромисс, "договориться" с совестью. И вот теперь она чувствовала себя именно в такой ситуации - совесть беспокоила ее, состояние тревожности не проходило.
Она закрыла глаза, и слезинка опять впиталась в подушку.
- Гретхен... - вдруг прошелестел в комнате приглушенный голос.
Глава девятая
прощание с Немым Пастором
Негромкий голос прозвучал для Гретхен как оглушительный громовой раскат. Вздрогнув всем телом, она резко села.
- Тимотей! - выдохнула она. - Вы?!
- Не пугайтесь. Я не призрак.
- Я не вижу... где вы... - напряженно вглядываясь в темноту, Гретхен тщетно пыталась разглядеть силуэт человека.
Помедлив, Кренстон проговорил:
- Это не нужно... боюсь испугать вас.
- Почему? Чем?
И опять не сразу он ответил:
- На мне слишком много черного.
Какие-то мгновения смысл фразы проникал в сознание Гретхен, потом она почувствовала, как внутри похолодело, и, сделав над собой усилие, спросила:
