И только пройдя довольно большое расстояние по совершенно пустынной, не считая чаек и скучающих киоскеров, набережной и уже поднимаясь вверх по широкой каменной лестнице, вспомнила - кого. Тоже бывшего соотечественника, только не невозвращенца, а эмигранта политического, в свое время высланного из страны с большим шумом, обросшего какими-то невероятными слухами, легендами и даже анекдотами; молодого ученого, чья фамилия с одинаковым успехом может считаться и еврейской, и вполне славянской. Ей тогда он смутно представлялся субтильным еврейским интеллигентом в очках, поэтому запомнилось собственное удивление так неадекватно сложившемуся образу, когда уже во времена каких-то бурных перестроечных дебатов случайно увидела его по телевизору - неожиданной оказалась даже не столько внешность великорусского детины, сколько то, что все его повадки, сама манера говорить и жестикулировать странно напомнили ее собственных дядьев из городка Талдома, где проводила еще школьные каникулы, бывает ведь...
Потом доводилось и читать о подробностях его диссидентской эпопеи: как блистательно морочил стукачей, следователей, судей; как помещали в психушку, где врачи и санитары вдруг вопреки приказу начинали не обижать, но обожать; как отправляли на зону, где он быстро становился у уголовников чуть ли не авторитетом, и прочее в том же роде. Словом, личность непотопляемая; после того, как его выслали (что им оставалось!), на Западе стал активно работать в международных правозащитных организациях типа "Эмнести Интернейшнл" и в перестроившуюся Россию уже не вернулся, хотя и бывал наездами. Сам жил, кажется, в Германии... До чего ж похож на него этот американец с газетой!
...Сувенирные лавки с причудливыми морскими раковинами в витринах преобладали на той улице, куда ее занесло, но в конце концов нашелся и бельевой магазинчик, где она, поразмыслив над ценами, поняла, что об абажуре на кухне придется надолго забыть. Ну, ничего не поделать; здешние приобретения ей упаковали в два огромных и нестерпимо нарядных пакета, темно-фиолетовый с золотыми звездами и ярко-розовый с белыми сердечками. Кошмар - ощущение, что вся улица на них смотрит; и то сказать, такие покупки тут увозят на машинах или, в крайнем случае, мотоциклах, а не тащат пешком. Впрочем, пакеты эти были огромными, но легкими, потому она и рискнула не возвращаться вновь на набережную, а вернуться к себе по незнакомому пути - поверху, над морем. Параллельных морю улиц тут вообще не существовало, они петляли и извивались почем зря, но все-таки, жалея, что план города остался на стене в гостиной, она почти инстинктивно двигалась в нужном направлении. Так, иногда останавливаясь отдохнуть на разогретых солнцем каменных скамьях или ступеньках, она вышла-таки именно туда, куда предполагала. И, в двух шагах от перекрестка, где нужно было сворачивать на родную теперь улицу, она задела одним из своих дурацких пакетов какого-то мужика, только что припарковавшегося у тротуара и выходившего из машины. Даже не глядя на него, отступила в сторону и почему-то совершенно машинально сказала родное "Простите", хотя прекрасно знала местное извинение. И неожиданно услышав: "Синьорина - русская?", произнесенное на языке родимых же осин, изумленно взглянула на говорившего черт, да это тот самый, который недавно с газетой... да и вчера, кажется... только теперь одетый по-другому... - и ответила: "Ес", почему-то тоже совершенно автоматически.
...Когда она потом много раз пыталась восстановить тот разговор, немудреный, в сущности, десяти или пятнадцатиминутный, то так и не могла вспомнить последовательность реплик и фраз. Сразу или нет она полувопросительно сказала: "Ведь вы же..." и назвала ту фамилию, и получила утвердительный кивок без малейшего удивления или удовольствия с той стороны похоже, известности особого значения просто не придавалось... И тут же ли осмелилась спросить: это ведь вас я вчера видала с девочкой, если да, то где же она?.. Летит над океаном, последовало пояснение; ранним утром он уже отвез дочь в аэропорт и отправил в Филадельфию, к ее матери. Вообще-то она учится в швейцарской школе, успевает хорошо, так что в этот раз ее отпустили до начала каникул, дали возможность провести недельку с отцом, у которого образовался перерыв в работе. Так что, стало быть, сели в машину, пересекли несколько границ и оказались в этом государстве и этом городке, поскольку у его друзей тут неподалеку маленькая вилла, ключи от которой были любезно предложены; они с дочерью провели тут несколько дней и даже купались, хоть и не сезон... Или, все-таки, прежде он сам нейтрально-вежливо поинтересовался, кто она и какими судьбами?.. (А получив ответ, отреагировал спокойно, в духе "Принимаю к сведению".)
Более отчетливо все помнилось с того момента, когда они медленно шли по ее улице - тот взялся проводить и нес один из пакетов, и было уже известно, что он, собственно, столкнулся с ней только что случайно (опять случайно!), ведь, вернувшись из аэропорта и пройдясь тут последний раз (видела, видела!), запер затем ту самую виллу и фактически выезжал из города, вышел только вот из машины за сигаретами - и далее по тексту... Она сказала, вспомнив, как запойно он читал свою газету, что совершенно отрезана тут от новостей, - мол, не скажет ли, что там, вообще в мире и, главное, в России, все ли на местах? И поймала взгляд быстрый и недовольный, полный подозрения - не праздное ли это любопытство скучающей девицы, которое он в таком случае тешить не обязан; однако, видимо, все-таки поверив в ее искренность, сообщил кратко, сухо: Президент-Кавказ-Дума, так что сразу стало ясно - человек этот, постоянно перемещающийся по миру, как рыба по знакомому водоему, даже с собственным ребенком разговаривающий по-английски, - мыслями-то, однако, постоянно там, у себя в России, и она устыдилась: как сама-то смогла легко ото всего оторваться...
Тут они, собственно, и пришли - он, меняя тему, одобрительно присвистнул и поздравил с отличным приобретением, добавив, что и сам бы не прочь купить домишко в этой стране, давно уж подумывает - иностранцы вообще любят обзаводиться тут недвижимостью (это да!)... Только уж он бы выбрал виллу прямо на берегу - либо здесь, в пригороде, либо... он назвал еще какое-то место, спросив, бывала ли она в этой рыбацкой деревушке на севере - фантастически живописной, Мекке для художников со всех концов Европы... Вроде как у нас Таруса, добавил он неожиданно. Она не бывала ни в той самой деревушке, ни, стыдно признаться, в Тарусе - поэтому честно ответила, что знает только вот этот город, ну и совсем немножко столицу, которая для нее слишком грандиозна, чтобы на сей раз пытаться ее осваивать. Он согласился, что это верно - вот и сам больше никуда отсюда дочь не повез, ни к чему ей такая мешанина впечатлений, да и вообще в этом возрасте мороженое и купанье заслоняют все остальное. (Только не общение с таким отцом, мысленно поправила она, вспомнив ее самозабвенную болтовню...)
Они уже стояли на пороге, и она, спохватившись, немного смущенно спросила, не зайдет ли он взглянуть на дом изнутри и, может, выпить кофе перед дальней дорогой, на что получила вежливый ответ - был бы рад, да торопится, у него так рассчитано, что часа через полтора уже должен пересечь границу, а к вечеру быть там-то и там-то, где наутро у него назначена встреча, а днем - самолет на Мюнхен. В общем, приятно было познакомиться, быть может, увидимся еще когда-нибудь, а пока всех благ - и широкая улыбка на прощанье, и широкие шаги прочь, к своей машине, взятой, видимо, напрокат в соседнем государстве; она молча смотрела вслед удаляющейся фигуре, на этот раз - черные джинсы и черная жилетка поверх голубой рубашки, смотрела, покуда ее не заслонила матрона с коляской, и только тогда стала искать ключи.
Она бесцельно слонялась по пустому жилищу, перебирая в уме детали произошедшего, когда зазвонил телефон. Вздрогнув - если только это не ленинградка, то явно перепутали номер, а как же ей объясняться без языка? неуверенно сняла трубку и с изумлением услышала: привет-привет, частная собственница! Машкин голос, казалось, отбрасывал радужные блики по поверхности столика, на котором стоял телефон, и далее, вокруг, по всей полутемной гостиной с так и не открытыми ставнями. Как же она?.. Да очень просто: позвонила ленинградке, номер же был, ну, а та все ей изложила в подробностях и дала этот!.. Из Москвы, из какой на фиг Москвы, я сейчас в Сарагосе!! Откуда, откуда?! Сарагоса - это в Испании, двоечница!..
Машка бодро поведала, что уже неделю живет в студии у новых знакомых (ну, тех ребят, помнишь, я рассказывала!..), задыхается от красоты, продала две картины, пишет на заказ третью, этого должно хватить и на обратную дорогу, и чтоб в Москве потом пару месяцев прожить безбедно; ну а ты молодец, не ожидала от тебя такой прыти, это ж надо - своя недвижимость за границей!.. Кажется, зря я это, невыгодный проект, непонятно, как буду налоги выплачивать, завздыхала она, но Машка в ответ заорала: даже не думай, выкрутимся, будем находить постояльцев за умеренную плату, да хоть среди моих знакомых!.. Прежде всего приезжай ты и живи хоть круглый год, бесплатно, разумеется, - улыбнулась она; можешь мужика какого-нибудь с собой прихватить, желательно рукастого дом, сама понимаешь... А двух? - деловито спросила Машка. Нет, двух - это перебор (тут она решила быть непреклонной). Действительно, в тон ей ответила Машка, зачем в Тулу со своими самоварами, там, небось, своих мужичков навалом, а? Да видала тут одного приличного, и тот русским оказался, хотела она сказать, но не стала: начались бы расспросы, а поскольку дорогой подруге его фамилия вряд ли бы что сказала, ибо политика всегда была ей пофигу, тут Машка не собеседница, то незачем и заводиться... Ой, ну и заболтались, спохватилась Машка, валюта капает, увидимся через месячишко, Новый год, во всяком случае, встречаем, как всегда, у меня!..
