стоявшую у дома. Она сидела между капитаном и полицейским и даже не видела, куда ее везут, выбора у нее не было – только подчиниться. Если она будет уступчива, если будет делать то, что ей говорят, то, может быть, кто-то решит объяснить ей, что происходит.
По слабому, приглушенному, по случаю затемнения, мерцанию голубого света у полицейского участка она поняла, что они добрались до пункта назначения. Машина свернула во двор и резко остановилась, после чего Руби повели по темному лестничному пролету, через две двойные двери, по длинному пустому коридору.
Открылась одна из дверей. Из рук Руби вырвали сумочку. Толкнули ее вперед, в маленькую комнату, залитую светом голой покачивающейся лампы. Дверь с лязгом закрылась, щелкнул замок, Руби осталась одна. Камера была меньше, чем ее каюта на «Синдбаде», безо всякой мебели, если не считать узкой скамьи вдоль одной стены. Ее колени вдруг подогнулись, и она села на скамью. Знает ли Ванесса, как найти Кача в такой час? И вообще – есть ли у нее его рабочий телефон?
Она сегодня помогала Джесси мыть посуду и сняла часы с руки, а потом забыла их надеть, а в камере, конечно, никаких часов не было. Время тянулось медленно, и спустя какое-то время – она не знала, сколько прошло: то ли полчаса, то ли полночи – она вдруг ощутила страшную усталость. Решив, что у нее нет причины не спать, пока есть такая возможность, она сняла пальто, кардиган, сложила его, превратив таким образом в подушку, и, вытянувшись на скамье, укрылась пальто.
Но в камере было холодно, а лампа горела ярко, и ей никак не удавалось пресечь свои страхи, прокладывавшие ядовитую тропу к ее сердцу. Поэтому она села, дрожа, и принялась ждать того, что случится.
Дверь неожиданно широко открылась, заскрипев на петлях.
– Вставайте, – сказал детектив Виккерс. – Идемте со мной.
Она взяла свои вещи и прошла с ним по коридору в комнату побольше. Там за большим столом сидел армейский офицер, которого она уже знала.
– Садитесь, мисс Шрейбер, – сказал он, указывая на стул против его стола.
Руби замерла. Она столько лет не слышала этой фамилии.
– Вы меня не слышали? Садитесь.
Детектив Виккерс сел рядом с безымянным офицером.
– Мы выяснили, что вы оказались в этой стране под фальшивым предлогом. Мы считаем, что вы второго июля 1940 года сознательно проникли в Великобританию по поддельным документам с целью, которая еще подлежит выяснению…
– Мой паспорт был подлинным, – сказала она. – Мой наниматель сам организовал его получение.
– Правда? Может быть, вы предъявите его, чтобы мы смогли проверить?
– Нет. Паспорт был уничтожен во время бомбежки. Все мои вещи сгорели в конце сорокового года.
Детектив Виккерс нахмурился, записал что-то в блокноте, который вытащил из кармана.
– Понятно. Есть у вас какие-то другие подтверждающие документы? Свидетельство о рождении, например?
– Нет, – ответила она. – Свидетельство тоже сгорело во время пожара.
– Таким образом, вы ничем не можете подтвердить, что вы – Роберта Анна Шрейбер, она же Руби Саттон, прежде проживавшая в Нью-Йорке.
– Не совсем так.
– А имя Шрейбер – оно вам знакомо? – спросил армейский офицер.
– Да, – ответила она, хотя и понимала, что это компрометирует ее. – Это моя фамилия при рождении.
– Значит, Саттон – ваша фамилия в замужестве?
– Нет. Я… я поменяла фамилию.
– Поскольку Шрейбер – немецкая фамилия, – подытожил офицер.
– Нет… я хочу сказать, да, это немецкая фамилия, но поменяла я ее по другой причине. И сделала это задолго до моего приезда в Англию.
И опять заговорил офицер:
– С намерением внедриться в английский журнал? И таким образом распространять в ваших статьях лживую, а может быть, зашифрованную информацию?
– Что? О господи – нет. Конечно, нет. Я поменяла фамилию, потому что решила, что с моей нынешней, которая звучит по-американски, мне будет легче найти работу.
– Вы официально поменяли фамилию? – спросил детектив Виккерс. – Как я предполагаю, в Соединенных Штатах, как и у нас, есть механизмы для таких изменений.
– Нет. Я… мне и в голову ничего такого не приходило. Но что с того, что я поменяла фамилию? Многие так поступают. Вы ведь ни в чем не обвиняете Кэри Грант или Джона Уэйна?
– Если бы мы обнаружили, что они предъявили фальшивые документы с целью получения паспорта и проникновения в нашу страну, то обвинили бы и их, – сказал офицер. – А вы именно это и сделали. Ваш паспорт, зарегистрированный при въезде в страну, был выдан на имя Роберты Анны Саттон, родившейся 12 июля 1916 года, уроженки Нью-Йорка. Все верно?
Она кивнула.
– А поскольку вы уже признались, что поменяли фамилию в обход закона, то вы могли получить ваш паспорт, предоставив властям Соединенных Штатов фальшивое свидетельство о рождении.
Он поймал ее в ловушку.
– Да, – признала она.
– И вы сделали это для того, чтобы получить паспорт для въезда в эту страну.
– Да, но единственно для того, чтобы иметь возможность занять предложенное мне место. Если бы я сказала мистеру Митчеллу правду, это место отдали бы кому-нибудь другому.
Детектив Виккерс и офицер обменялись понимающими взглядами.
– Под «правдой» вы имеете в виду правду о вашей фамилии? – спросил офицер. – Или была еще какая-нибудь ложь? И не одна?
Детектив Виккерс подался к ней над столом, угрожающе нахмурив брови.
– Должен вас предупредить, мисс Шрейбер, вы здесь на очень опасной почве. Если вы не будете предельно честны…
– Я солгала, подавая заявление о приеме на работу в «Америкен». Я сказала, что училась в колледже Сары Лоренс, но я там не училась. И выросла я в Нью-Джерси, а не Нью-Йорке.
– Где именно в Нью-Джерси, мисс Шрейбер?
– В сиротском приюте Святой Марии. В Ньюарке. – После ее слов они снова схватились за ручки и принялись делать записи в своих блокнотах.
– Я сделала это только для того, чтобы получить работу, – добавила она, хотя и понимала, что им неинтересны ее объяснения. – Я делала попытки раз за разом, но меня никто не брал. Если бы у меня была более американская фамилия или воспитание получше, они бы меня взяли, даже без бакалавриата. Но все мои недостатки каждый раз и сразу же помещали меня в самый конец списка кандидатов.
– Ваш наниматель здесь, в Англии, знает об этих махинациях? – спросил детектив Виккерс.
– Нет, конечно, не знает!
– Нам придется позвонить ему. Узнать, что ему известно.
Если этим они рассчитывали поколебать ее самообладание, то они добились своего.
– Он ничего не знает, – продолжала она, повысив голос. – Он не имеет к этому никакого отношения. И никто из моих друзей не знает. Могу я… могу я поговорить с адвокатом?
– Нет, – сказал офицер.
– Тогда что вы собираетесь делать? Держать меня здесь до бесконечности?
– Только до
