русского языка не поправляет его корявые словечки.
– Твою школу сейчас разнесут по щепкам, а тебе все нипочем!
– Может, и почем…
– Ты танкистом служил? – поинтересовался Вася между делом.
Леха не стал отрицать. Хоть это было не так.
– Служил, а у тебя не буду!
Машина с кирпичом совсем не заботила его. Но стало вдруг интересно: как бы танк проехал к школе, (пробрался! – вставил Вася, – по тылам!) чтоб не пересекать асфальт.
– Ты скажи только нам, какой дорогой!
– Щас!
Леха затянулся до самого фильтра, что-то долго соображая, и даже как будто наслаждаясь вниманием к нему.
– А трактор мы другой найдем!
– Щас, – обиделся Леха. – Идите, ищите!
Он побежал куда-то за дом в легкую припрыжку, выставляя вперед руки, будто ловя стальные рычаги.
Сыпанул мелкий снег, вскоре превратившись в нудный дождик.
Директриса ушла домой переодеться, пообещав прислать вместо себя кого-нибудь.
31
А Вася вернулся к школе.
На столбе горел фонарь, освещая в кузове мокрые кирпичи.
Возле машины он заметил худенькую фигурку. Вера. Та самая… Еще девочкой училась у него в классе, потом вернулась в школу молодой учительницей. Хорошая, добрая, деньги взаймы дает, хотя в деревне отдают туго. А иногда и вовсе прощает, с чувством какой-то обязанности, будто повезло ей больше других: и работа чистенькая, и дрова по должности.
Такая вот судьба у сельского учителя – и честь блюди, и свет неси, а самому от огня Прометея даже не согреться. Переросла девка все сроки, все мечты, но пары ей как не было, так и нет. Вот и выбрала мальчика: не поиграть. А чтобы в класс входить со своим чувством – хоть вины, хоть разлуки, но не с пустою душой. Дети это хорошо распознают.
Увидев его, Вера отошла к кустам сирени. Будет она стоять и зябнуть, как его сын в сарае.
Вася кивнул учительнице, взял лопату и стал кидать щебень под колеса машины.
Дождь опять сменился белой стылой крупкой. Косым налетом барабанил по стеклу КамАЗа. За несколько минут ледяные снежинки припорошили головки астр, но таяли на теплой грязи.
Вдруг где-то вдали, со стороны острова, послышался ревущий гул… Трактор! То ли застрял, то ли заблудился.
Снег еще летел, но с западной стороны небо опять разъяснилось. Хмурые тучи отчалили от просветлевших вершин. Край неба озарился бледно-желтым, небрежно промытым светом.
Ручей за школой расширился, заблестел лимонно-жгучим отражением заката. В тихой заводи встрепенулись белые утки, темными носами лениво поклевывая солнечные струи.
Шум трактора все нарастал.
Уж видно было, как гнулись вдали кусты талины, выдавая кружной путь по берегу реки. Пару раз казалось, что мотор заглохнет, захлебнется, черпанув воду. Но трактор надсадно рвал глотку, сокрушая дремотную тишину поймы.
А вскоре показался на берегу, разбив в черные дребезги зеркальную желтизну на воде и согнав стаю уток, как белую пену.
Он появился, словно танковый прорыв в тыл врага. Мрачно блестела мокрая сталь ножа. На кабине торчали, как маскировка, сломанные ветки талины.
– Перевернется же! – охнула Вера.
Трактор полез резко вверх, сильно клонясь и елозя гусеницей по крупным валунам. Нещадно хлопала открытая дверца; лицо танкиста было торжественно и невозмутимо.
Подъехав к школе, трактор заглох. Словно выдохся.
Леха вылез из кабины, слегка покачиваясь и пританцовывая на гусенице: ну что, мол, приуныли?
Шофер КамАЗа смотрел на него сомнением:
– Разворотит тут все…
Тракторист не стал отвечать. Достал из железного ящика замасленную веревку, крутя в руке, как змею за хвост:
– Щас заведем!
Поднял жабру-крышку мотора, куда-то на ощупь приладил конец веревки. Прицелился и дернул… Трактор лишь заурчал, словно спящее чудовище.
Неторопливо, но упорно Леха дергал еще и еще, мотор слегка постанывал железной требухой и угасал недолгим маслянисто-шелестящим эхом.
И тут началось: то ли озябли так, то ли отступать было некуда – все кинулись помогать Лехе.
Шальная бестолочь!
Вася держал крышку. Вера включила фонарик в сотовом телефоне и освещала что-то в темных недрах мотора. Леха рвал черный шнур, далеко откидывая руку и выбивая фонарик из рук учительницы. Трактор содрогался тяжелым нутром, выдавливая из себя несколько дохлых оборотов, и бессильно глох.
Леха заметно протрезвел.
Произнес угрюмо:
– Над бы остограмить!
– Да хватит уж тебе! – возмутилась Вера, оттирая платочком свой перламутровый телефон.
– Его остограмить, – кивнул Леха под крышку трактора, – бензину надо с пол-литра!..
Спорить или сомневаться никто не стал.
Пока Вера ходила за бензином, опять сеял дождик сквозь мутно-желтое марево, прибивая к земле синие сумерки.
Шофер залез в кабину, отряхнув сланцы, и наблюдал за тем, как залили бензин куда-то под горло мотору. Трактор действительно подобрел и завелся.
Потом выкорчевали КамАЗ с треском и судорогой. Отцепили трактор, и он уехал по ручью обратно, сгребая с воды холодный блеск заката. Словно пытался остановить угасание такого долгого и нужного дня…
32
Хотелось вернуться домой, к ужину и теплой печке. Вася почувствовал, что устал.
Веяло холодом, в просветах меж туч небо стало суше и тверже. Последние солнечные лучи, покидающие долину, застряли на высокой черепичной крыше генеральской усадьбы.
Со стороны школы хорошо виден каменный забор, дом с башнями и узкими окнами. Еще не ясно было: приживется здесь хозяин или нет, а его дом уже по-новому подбоченил деревню!
Массивные ворота еще раскрыты.
Рабочие-таджики месили сухой бетон кетменями.
На большом листе железа возвышалась серая цементная гора. В ее вершине делалась глубокая вмятина и заливалась водой: мутные ручейки ползли по склону, чернея и угасая. По уставшим худым лицам таджиков было видно, что в мыслях они давно уже на родине и вспоминают, наверно, свои сухие каменистые горы, орошаемые весной благодатными дождями.
Откуда-то сбоку из кустов выбежал мальчик лет пяти с игрушечным крокодилом в руках:
– Смотри! – приказал он.
– А что это? – растерялся Вася.
– Крокодил!
– Во как.
– У меня много крокодилов! – сообщил мальчик не по-детски основательным тоном. – Там большой в бассейне плавает…
– А батька твой где?
– Спит.
Вася присел на скамейку под дикой бузиной.
Мальчик взобрался на лавку с грязными ботинками и сорвал с ветки красную ягоду:
– Попробуй! – протянул ее гостю.
– Спасибо, не хочу.
– На, я сказал!
Уже привыкает подчинять, как его отец.
– Не хочу…
Хотел сказать ласково: «И ты не ешь, они грязные!» Но получилось как-то поспешно, даже с раздражением.
– Не хочешь, почему? – пробовал мальчик гостя на свой молочный зуб.
– По кочану…
Вася встал и направился к дому, не отзываясь на настойчивые просьбы ребенка. Но на душе стало нехорошо, будто увидел в лесу непотушенную спичку и прошел мимо.
Перед высоким крыльцом стоял кубовый джип. Молодая генеральша, – в
