душу из меня вынимает, плачет, за руки хватает, не уходи, говорит, не могу без тебя, говорит, куда ж тут денешься? Ну да, советы и я могу давать, а когда руки такие, и губы, и глаза... Я бы такие глаза запрещала, как неконвенциональное оружие, я бы со всей строгостью, я бы без суда и следствия за такие глаза на электрический стул сажала, да только толку-то? Он, мне кажется, и так на электрическом стуле, хрен его сгонишь оттуда. А второй — ну просто беда. Садится вполоборота, ни губ, ни рук, и нежно так: солнце, я тебя люблю, конечно, но ты все-таки отодвинься, а то мне как-то неуютно, когда ты так близко, как-то сложно мне... Да я бы и рада, но тут же не угадаешь... Я письма писать пробовала, но как-то так получилось, что у них на двоих один ящик, я никогда не знаю, кто из них первый письмо прочитает. Запуталась совсем. Только-только с одним договоришься, как тут второй появляется. Я так не могу, они мне отдохнуть не дают совсем, дергают в разные стороны, я устала. Мне бы определиться как- то — глядишь, всем бы полегче стало... Но мне в последнее время кажется — я гоню эти мысли, изо всех сил гоню, но плохо получается, особенно в последнее время, — так вот, по-моему, у них еще одна женщина есть. Я не ревную, нет, я понимаю, конечно, можно любить двоих, мне ли не знать... И она смеется так, и губы так складывает — я так не умею... Да нет, не ревную, но злость берет: почему она вмешивается всё время? Я только подойду, только сяду рядом, так она сразу лезет со своими шутками дурацкими. Нет, мы не знакомы, но я же чувствую, она тут всё время... Ей легко, конечно, а я извелась совсем. Я вот думаю, может, нам как-нибудь вчетвером встретиться. Подстроить как-нибудь, я не знаю, наврать всем разного. Мне почему-то кажется, что если мы все соберемся, так всё само собой решится каким-то чудесным образом. А то невозможно же так...* * *
Суньцзы сказал:
«Когда армия сталкивается с оврагами и ущельями, заболоченной местностью с тростником и высокой травой, горными лесами или густым и спутанным кустарником, необходимо тщательно прочесать их, ибо там могут быть спрятаны засады и шпионы».
* * *
Я отправил документы в Эдинбург, снабдив их моими ценными замечаниями, а также копией решения арбитражной комиссии. И, облегчённо вздохнув, начал готовиться к отъезду. И вот тут-то обнаружилось, что в уравнении гораздо больше неизвестных, чем мне хотелось бы думать. Началось с того, что ко мне на приём записалась прекрасная Елена. Я, грешным делом, решил, что ее Нелька ко мне заслала, и разозлился. Буквально через пять минут разговора стало понятно, что Нель тут абсолютно ни при чем, но злиться я на всякий случай не прекратил — мало ли, в хозяйстве сгодится. В моем почтенном возрасте эмоциями уже не разбрасываются. Начал злиться — будь добр, сожги город. Или как минимум отдай приказ пленных не брать. Ничто так не поднимает боевой дух армии, как приказ не брать пленных. Правда, не совсем понятно, что же делать с пленными, которых мы уже взяли...
Лена выглядела как-то странно, хотя я-то ее видел только в белом халате, а ко мне она заявилась в черном платье, ажурных чулках и полной боевой раскраске. И начала усаживаться на стол, причем я так растерялся, что даже не сразу смог реализовать свою злость. Потом-то, конечно, пришел в себя, отволок ее к раковине и умыл как следует. Я когда-то пытался проделать подобный трюк с Юлькой, но ей удалось сбежать. Видимо, незавершенность мучила меня все эти годы, иначе сложно объяснить, почему я получил от такой незамысловатой процедуры совершенно неземное удовольствие. Заодно уже внимательно разглядел зрачки юной леди и вены проверил. Чтобы потом второй раз не вставать из кресла. «Ладно, — говорю, — теперь можешь на стол садиться, если тебе так уж хочется. Мой эстетический вкус и не такое стерпит. Располагайся. Бумажки не мешают? И дай-ка я дырокол спрячу, а то сядешь на него, грешным делом, а потом будешь орать, что я тебя изнасиловал».
Она, что удивительно, во время водных процедур даже не пикнула. И не сопротивлялась. Выслушала меня, осмотрела внимательно стол, но села почему-то в итоге на стул. Пойди пойми этих женщин. Семь пятниц на неделе, честное слово. Надо сказать, что хороша она необычайно. Костю, в общем-то, можно понять. Вот интересно, он действительно увлёкся или решил наконец Нельке отомстить за развод? Хотя это вряд ли. У нас на биофаке манеры почище, чем в институте благородных девиц. «Совесть, благородство и достоинство — вот оно, святое наше воинство». Это белые халаты так разрушительно влияют на психику, не иначе. Надо у Мишки спросить. А то у меня в семье светило отечественной психологии, а я не пользуюсь. Надо поторопиться, а то семья, того и гляди, прикажет долго жить и упущу я свой звездный шанс...
Тут Леночке надоело разглядывать меня с загадочным видом и она открыла свой очаровательный ротик. Если бы оттуда выскочила жаба, я бы удивился меньше. Но Леночка сменила загадочный вид на невинный и рассказала мне, что собирается поехать в славный город Эдинбург. Ее там мечтают видеть. И слышать. И не знаю ли я, случайно, почему. А то она меня видела в славном городе Эдинбурге. В очень хорошей компании видела.
Я гордо повернулся в профиль и сообщил, что за последний год меня видели в таком количестве славных городов, что и не упомнишь. И всегда, что характерно, в хорошей компании. А если юная леди намекнет на цель своего визита, то у нас появится малюсенький шанс к этой цели немножечко приблизиться. Или юная леди действительно хотела любить меня на моем же столе? Так я не возражаю, только хотелось бы определиться...
«Ну-ну», — проговорила нараспев Леночка и выплыла из моего кабинета, так покачивая бедрами, что я тяжело вздохнул и еще раз понял Костю.
После чего впервые в жизни уселся на стол (ау, Мишка, скажи, что это случайно) и задумался.
Надо сказать, что ни одна из пришедших в голову мыслей
