в задний карман.
— Кейт, — начинаю я.
— Не говори ничего. Не говори, что никто не будет пялиться на меня, потому что они будут. Не говори, что это не имеет значения, потому что оно имеет. И не говори, что я выгляжу отлично, потому что это неправда. — Ее глаза, лишенные ресниц, наполняются слезами. — Я уродина, мама. Посмотри на меня.
Я смотрю и вижу места, где когда-то были брови, покатость бесконечного лба, маленькие ямки и шишечки на голом черепе, которые обычно скрыты под волосами.
— Ну вот что, — медленно произношу я, — мы сейчас это исправим.
Не говоря больше ни слова, я выхожу из комнаты, зная, что Кейт последует за мной. Анна, увидев меня, откладывает раскраску и семенит за сестрой. В подвале я достаю старую электрическую машинку для стрижки, которая досталась нам от прежних хозяев дома, и вставляю вилку в розетку. Потом отхватываю у себя клок волос прямо посреди лба.
— Мама! — ахает Кейт.
— Что? — (Каштановые локоны сыплются на плечо Анны; она аккуратно собирает их.) — Это всего лишь волосы.
После очередного движения машинкой Кейт начинает улыбаться. Она указывает на пропущенное место, где топорщится маленький лесок волос. Я сажусь на перевернутый ящик для молочных бутылок и подставляю голову Кейт, пусть бреет остальное. Анна забирается ко мне на колени и говорит:
— Я следующая.
Через час мы идем по моллу, взявшись за руки, трио лысых девчонок. Болтаемся по магазинам не один час. Куда бы мы ни вошли, все головы обращаются в нашу сторону, люди перешептываются. Мы трижды прекрасны.
Нет огня без дыма.
Джон Хейвуд. Пословицы
Не отрицайте — вы проезжали по шоссе мимо какого-нибудь бульдозера или погрузчика, брошенного на обочине в конце дня, и удивлялись, почему дорожные рабочие оставляют свою технику там, где любой дурак, включая меня, может его украсть. Впервые я угнал машину специального назначения несколько лет назад. Это была бетономешалка. Я поставил ее на холостой ход, спустил со склона и смотрел, как она врезается в грузовой прицеп. Сейчас в миле от моего дома стоит мусоровоз. Я приметил его, похожего на спящего слоненка, рядом с грудой бетонных разделительных барьеров на шоссе I-195. Для меня это не самое любимое транспортное средство, но нищим выбирать не приходится: вследствие моего небольшого столкновения с законом отец взял под стражу мою машину и держит ее на пожарной станции.
Сидеть за рулем мусоровоза — это совсем не то, что вести джип. Во-первых, ты занимаешь всю дорогу. Во-вторых, управление у него как у танка, или, по крайней мере, так я себе представляю систему управления танком, мне ведь пока не довелось послужить в армии с толпой помешанных на силе раздолбаев и проверить на практике, как она устроена. В-третьих, и это самое неприятное, люди обращают на тебя внимание. Когда я подъезжаю к туннелю, где построил свою хибару из коробок Дюрасел Дан, он прячется за баррикадой из тридцатитрехгаллонных бочек.
— Эй, это всего лишь я! — Я высовываюсь из кабины.
Однако Дан почти целую минуту, поглядывая сквозь пальцы, проверяет достоверность моих слов.
— Нравится тачка? — спрашиваю я.
Он опасливо встает и трогает полосатый бок машины. Потом смеется:
— Твой джип наглотался стероидов, малыш.
Я загружаю в кабину необходимые материалы. Вот было бы круто: подогнать машину к окну, забросить туда несколько бутылок моего «коктейля поджигателя» и уехать, оставляя за собой пожарище. Дан стоит рядом с водительской дверью. «Помой меня», — выводит он на тонком слое грязи.
— Эй, — говорю я и вдруг без всякой причины, просто потому, что еще никогда этого не делал, спрашиваю, не хочет ли он поехать со мной.
— Взаправду?
— Да. Но только уговор. Что бы ты ни увидел и что бы мы ни делали, ты никому об этом не расскажешь.
Дан изображает, что запер рот на замок и выбросил ключ. Через пять минут мы уже на пути к старому сараю, где раньше хранились лодки какого-то колледжа. По дороге Дан развлекается с кнопками и рычагами на панели управления, поднимает и опускает кузов мусоровоза. Я говорю себе, что позвал его для пущего страху. Если о моих проделках узнает еще один человек, это добавит мне остроты ощущений. Но самом деле иногда выпадают вечера, когда тебе просто хочется, чтобы кто-нибудь был рядом с тобой в этом необъятном мире.
В одиннадцать лет у меня появился скейтборд. Я его не просил. Это был подарок в искупление вины. Нечасто мне доставались такие дорогие вещи, обычно это случалось в связи с очередным эпизодом в болезни Кейт. Родители осыпали ее кучей всякого клевого барахла перед каждой очередной отправкой в больницу, а так как Анна обычно была вовлечена в это, она тоже получала замечательные подарки. Примерно через неделю родители испытывали угрызения совести за допущенное в семье неравенство и покупали мне какую-нибудь игрушку, чтобы я не чувствовал себя заброшенным.
В любом случае я не могу описать вам, какой чудесный это был скейтборд. На деке у него был светившийся в темноте череп, у которого с зубов капала зеленая кровь. Неоново-желтые колесики и шершавая поверхность. Встаешь на нее в кроссовках, и раздается такой звук, будто рок-звезда прочищает горло. Я катался на нем взад-вперед по подъездной дорожке, по тротуарам, учился подпрыгивать, делать кикфлипы и олли. Было только одно правило: нельзя брать его на улицу. Там в любой момент могла проехать машина, а детей часто сбивают.
Стоит ли говорить, что одиннадцатилетние полузаброшенные подростки и домашние правила — они как масло и вода. К концу первой недели обладания скейтбордом я решил, что скорее скачусь по лезвию бритвы в бассейн со спиртом, чем еще хоть раз проедусь по тротуару вместе с малышами на трехколесных великах.
Я умолял отца свозить меня на парковку у супермаркета или на школьную баскетбольную площадку, куда угодно, где я мог бы порезвиться. Он обещал, что в пятницу, после того как у Кейт в очередной раз возьмут костный мозг на анализ, мы все поедем к школе. Я возьму свой скейтборд, Анна — велосипед, а Кейт, если захочет, покатается на роликах.
Боже, как я ждал этого дня! Я смазал колеса, отполировал снизу деку и разучивал двойной хеликс на пандусе, который соорудил из кусков фанеры и толстого бревна. Как только я увидел машину — мама с Кейт возвращались от гематолога, — сразу выбежал на крыльцо, чтобы мы не теряли времени.
Мама, как выяснилось, тоже очень торопилась.
