счете человек может оказаться запертым в собственном теле.
— Как поступают чаще всего?
— ИВЛ выбирают примерно в семи процентах случаев.
— Почему так редко?
— Это очень трудное и глубоко личное решение. Если Ричарду проведут эту операцию и ухаживать за ним будете вы, качество вашей жизни резко ухудшится. Не важно, насколько вы добрая или непробиваемая, рано или поздно у вас разовьется так называемая усталость от сострадания. По сути дела, то же посттравматическое расстройство.
Кэти ждет, видимо предположив, что у Карины появится еще один вопрос. Но та подавленно молчит. Кэти снова переключает свое внимание на Ричарда.
— В штате Массачусетс порядок такой: если вы решите произвести трахеостомию, а позже передумаете, то можете быть отлучены от ИВЛ в больнице или дома с сотрудниками хосписа. Сколько, напомните, лет Грейс?
— Двадцать, — отвечает Карина.
— Учится в колледже, верно?
— Да.
Ричард моргает.
— Если вы хотите увидеть, как она получит диплом или выйдет замуж, если хотите задержаться чуть подольше, то некоторые решаются на ИВЛ ради этого последнего важного события, а потом выбирают отлучение.
Грейс должна получить диплом через два с небольшим года. Он хотел бы это увидеть. Хотел бы увидеть, как она выйдет замуж. Хотел бы узнать своих внуков. Хотел бы жить.
Кэти садится на край его кровати — так их глаза находятся почти на одном уровне — и накрывает его руку своей. У нее глаза цвета круто заваренного чая, усталые и добрые. А рука благословенно теплая и человеческая.
— Вы боитесь умирать?
Он моргает.
— Простите за прямолинейность. Вы боитесь, что будете мучиться, когда это произойдет?
Моргает.
— Чего еще вы боитесь?
Отпустить всё. Исчезнуть. Не существовать больше. Есть еще один страх, притаившийся в темном уголке его сознания, но он не может его распознать.
— Я оставлю вам с Кариной кое-какую информацию и наборную доску. Знаю, вам пока не приходилось такой пользоваться. Дело пойдет медленно, вы будете раздражаться, но она даст вам возможность выразить все, что вы хотите спросить или сказать.
— Сколько у нас времени на принятие решения?
— Я не хочу, чтобы вы принимали его сегодня. Все взвесьте, подумайте о вопросах. Я вернусь завтра. Его нельзя надолго оставлять интубированным вот так. Решение должно быть принято в течение недели. Слишком долго ждать нельзя.
Кэти объясняет, как пользоваться наборной доской. Но Ричард слушает ее вполуха. Его больше занимают размеренные, ритмичные звуки вентилятора, принудительное движение воздуха в и из него, перкуссионная музыка дышащего тела. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Тиканье часов. Кэти заканчивает свой инструктаж.
— Хорошо, завтра снова зайду. Итак, повторюсь, чтобы убедиться, что мы все предельно ясно представляем, между чем и чем стоит выбор. Либо вас экстубируют и вы, скорее всего, умрете, либо сделаете трахеостомию и попросите Карину ухаживать за вами в круглосуточном режиме без выходных. Вы понимаете, что придется принять одно решение из двух и каковы последствия каждого?
Ричард моргает и не смотрит на Карину. Ему сдается, она тоже понимает, что у них за выбор.
Либо его жизнь, либо ее.
Карина стоит в конце длинной очереди в больничном кафетерии, чтобы заплатить за вторую чашку кофе. Она не спешит. Мужчина перед ней в синей медицинской униформе держит поднос с йогуртом, мюсли, фруктами и апельсиновым соком. Она проголодалась, но при мысли о еде ее желудок нервно сжимается. От еще одной чашки кофе он только больше съежится, но Карине надо было что-то купить, чтобы задержаться в кафетерии, а кофе показался ей самым простым выбором. Она покинула палату Ричарда в отделении интенсивной терапии прошлым вечером и все еще не набралась смелости туда вернуться. Карина так и не взяла в руки ту наборную доску. Ей неизвестно, о чем он думает, как хочет поступить. Не спросила. Но знает, что спросить придется. Только сначала — еще одна чашка кофе.
Если бы все происходило в кино, Карина прикрыла бы глаза руками и, затаив дыхание, молча умоляла женщину, стоящую в очереди за кофе, не подниматься в отделение интенсивной терапии. Если бы все описывалось в книге, она бы захлопнула ее, не перелистывая страницу. Ей не хочется знать, что он решил.
Какая же она трусиха! А ведь раньше не была такой. Раньше она ничего не боялась. Оставила свою семью, дом, страну, когда ей было восемнадцать, и ни разу не оглянулась. Куда подевалась та девушка? Как бы ей хотелось вернуть себе отвагу, благодаря которой она с отличием окончила колледж в чужой стране и выступала в Нью-Йорке с лучшими джазовыми музыкантами города! Возможно, стоит начать с того, чтобы допить свой кофе, подняться на лифте в отделение интенсивной терапии, взять в руки наборную доску и выяснить, что будет дальше.
А если он захочет сделать операцию?
Она не может быть его постоянной круглосуточной сиделкой. Но больше никого нет. Его родители умерли. У братьев работа, жены и дети, которыми нужно заниматься. Частная помощь стоит безумных денег, у Ричарда таких нет, все спущено на уход за ним, кресло-коляску, подъемник, учебу Грейс. Он не может попросить дочь отказаться от суммы, отложенной на ее образование. Карина ему этого не позволит.
Он ей больше не муж. Она не обязана этим заниматься. Не ей нести это бремя. Она вспоминает о его романах, обо всех женщинах, с которыми он спал. Ну и где все эти женщины сейчас? Не в больничном кафетерии. Не в отделении интенсивной терапии. Не в ее доме каждый день до конца его жизни.
Карина задумывается о тех десяти годах, на протяжении которых она ему врала, притворяясь, будто хочет еще детей, каждый месяц изображала огорчение, водила его за нос правдоподобными медицинскими объяснениями своего мнимого бесплодия, делая вид, что посещает врача. Первая чашка кофе оборачивается в желудке уксусом, и кажется, ее может вырвать.
Ричарду хотелось еще детей. Особенно сына. И он каждый месяц думал, что они пытаются зачать ребенка. Она поставила себе внутриматочную спираль, когда Грейс было три годика, и так ему и не призналась. Боялась сказать ему правду, боялась, что он отвернется от нее, подаст на развод. И что бы с ней тогда было? Осталась бы в чужой стране совсем одна, опозоренная, разведенная и безработная мать-одиночка с дошкольницей на руках.
Когда Грейс было тринадцать, Карина пошла к своему гинекологу, чтобы заменить спираль. Но та не вынималась. Вросла в стенку матки, и для ее удаления требовалась операция. Это заставило Карину окаменеть от ужаса, и она рассказала Ричарду обо всем.
