крутился посередине. Через минуту этот ужас оглушающе промчался, руша все на своем пути. Неслись крыши, доски, звонили колокола; срывало кресты и купола, вырывало с корнем деревья».
Многим это было принято как мрачное предостережение.
«И при всем том, – продолжал дневниковую запись епископ Николай, – мы – самого высокого мнения о себе: мы только истинные христиане, у нас только настоящее просвещение, а там – мрак и гнилость; а сильны мы так, что шапками всех забросаем… Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию, – сама она привлекла их на себя. Только сотвори, Господи Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, вконец расстроиться моему бедному Отечеству! Пощади и сохрани его!»
Всем христианским церквям в Японии правительство предписало молиться о победе японского оружия. Епископ не препятствовал тому, чтобы это возглашалось и в православных храмах. Сам стоял в алтаре и тихо молился о даровании мира…
Когда в 1861 году святитель Николай прибыл в Хакодате – первое место своего служения, – в Японии не было ни одного православного христианина.
В 1911 году в стране было более тридцати трех тысяч православных; во всех крупных городах построены или строились храмы. Самый величественный, Воскресения Христова, был возведен в центре Токио; ныне он более известен как «Никораи-до», «церковь Николая». Переведены на японский Священное Писание, богослужебная литература.
«Роль наша не выше сохи, – говорил владыка незадолго до своей кончины епископу Киотскому Сергию. – Вот крестьянин попахал, соха износилась. Он ее и бросил. Износился и я. И меня бросят. Так смотрите же, пашите! Честно пашите! Неустанно пашите! Пусть Божье дело растет!»
Проросло возделанное поле, сохранились в Японии православные церкви. Несмотря на обрыв связей с Россией после 1917-го, на гонения в 1930-1940-е. Большинство нынешних прихожан-японцев – потомки тех, кто был крещен при святителе Николае.
(Сам я два с половиной года посещал православный храм в Иокогаме, в начале 2000-х. Небольшой дружный приход; после воскресной литургии – совместная трапеза, на которой обсуждаются приходские и общецерковные дела. Бывают и живущие в Иокогаме не-японцы: греки, русские, украинцы, американцы. Там, в иокогамской церкви, я и услышал впервые о Николае Японском…
И еще – это, наверное, стоило бы поставить даже в двойные скобки: почему я пишу здесь иногда о себе? Не знаю. Нужен ли этот «автопортрет» где-то сбоку, на полях? А если да, то для чего?
«Сколь многие говорят: желал бы я видеть лицо Христа, образ, одежду, сапоги!» – писал, точнее – говорил Иоанн Златоуст. Так же и мне: очень хочется побыть хотя бы в одном тексте со всеми этими людьми. Потрогать их одежду, погладить ладонью их сапоги, или во что они там были обуты…)
…В то хмурое начало июня 1880 года все еще было впереди. И строительство Вознесенского храма, и русско-японская война, и шествие за гробом владыки, которое 22 февраля 1912 года растянется на многие километры…
Пока же епископ Ревельский и Японский Николай, полюбовавшись открытием памятника Пушкину, сидит на пушкинском обеде в Благородном собрании, рассеянно слушая тосты Аксакова, Майкова.
«Видел все, самое блестящее в сем мире, – записывал владыка в дневник, – цвет интеллигенции и талантов… Бриллиантами горели предо мной хрустали на шандале, мечты разнообразились и искрились, как цвета, но успокоения не было».
И тут же объяснил причину этой неуспокоенности: «манило только в Японию» – к отдаленным приходам среди рисовых полей, к задуманным планам, к непаханому полю миссионерского служения…
Его имя переводилось с греческого как «счастливый, удачливый». И на первый взгляд у него все складывалось на редкость счастливо.
Сын сельского священника, в двадцать семь лет он уже был архимандритом и ректором духовной семинарии. В тридцать два стал епископом, самым молодым архиереем в Русской церкви тех лет.
Затем девять лет служения в Северной Америке – епархии, исключительно важной во внешних сношениях России. В 1905-м возведен в сан архиепископа. Окормление Ярославской, Виленской епархий…
Наконец, 5 ноября 1917 года он избран патриархом Московским и Всея Руси – после более чем двух столетий отсутствия в России патриаршества.
Чем не счастливая судьба?
И характер, по воспоминаниям, у него был удивительно дружелюбный, легкий. У него не было прямых врагов и недоброжелателей. Уже на первой своей кафедре, в Варшавской епархии, завоевал любовь не только православных – о нем с уважением отзывались католики и иудеи.
Эта веротерпимость проявилась и в годы его служения в Северной Америке. Он не отвращался от живших там униатов – и тысячи униатов вернулись при нем в православие. Мог, объезжая приходы в Канаде, заглянуть к сектантам-духоборам: «посетить земляков». Да и с собственной пестрой американской паствой ладил, а под его омофором были не только русские и украинцы, но и сербы, и алеуты, и сиро-арабы.
В его служении было что-то от «хождения в народ». Преодолевал сотни верст, чтобы побывать во всех, даже самых отдаленных приходах, узнать, чем живут и дышат простые прихожане. Приходилось ему в этих дальних поездках несладко, даже в более «обустроенных» штатах. То пароход застрянет и надобно ночевать в «хижине, где ничего не было, кроме двух скамеек и стола». То «из фермерских дебрей нельзя было выбраться, не поломав кареты, и владыке порядочно пришлось потоптать висконсинской травы, прежде чем он добрался до станции».
Что уж говорить о российских дорогах…
«Идти в народ» святителю, впрочем, и не требовалось: он сам был из народа. И никогда – несмотря на свою стремительную карьеру – от этой почвы не отрывался.
Простоту нрава, неприхотливость – почти бедность – в быту он сохранил, и став патриархом.
Когда в конце ноября 1919 года большевики устроили у него на квартире обыск, то обнаружили: «иностранных монет – 1 шт., золотых крестиков – 3 шт., запонки – 1 пара, салфеточное кольцо – 3 шт., рюмочки – 2 шт., солонка – 1 шт.».
Вот и все патриаршее богатство.
К концу девятнадцатого века в православии стала складываться прослойка церковной интеллигенции, широко мыслившей, трезво оценивавшей ситуацию в России.
Святитель Николай Японский, собеседник Достоевского и Соловьева… Митрополит Петербургский Антоний, благословивший создание Религиозно-философского общества… И – будущий патриарх Тихон.
В близком окружении патриарха в 1920-е годы были философы Евгений Трубецкой и Сергий Булгаков – последнего патриарх благословил на принятие священства.
Еще одна деталь. 26 мая 1899 года епископ Алеутский и Северо-Американский Тихон отслужил панихиду по рабу Божиему Александру. Так будущий патриарх отметил столетие со дня рождения Пушкина.
Счастливым, как это ни парадоксально, было и
