она заплакала сильнее.
Если бы я оставила ее про запас, мне не пришлось бы сейчас идти на эту чертову встречу.
И у меня осталась бы водка.
Может, тот бар еще открыт?
Вот только налички у меня нет.
Как мне, блин, платить за напитки?
Принесу украшения.
Через полчаса Джен вышла из дома с тремя кольцами, двумя парами сережек и ожерельем, которые она спрятала в кармане джинсов.
На всякий случай.
Было еще темно, но света от восходящего солнца хватало, чтобы различить силуэты соседних домов. Прохладный ветер становился сильнее с каждой минутой. Джен не подумала взять перчатки, поэтому ей приходилось перекладывать зонтик из одной руки в другую и греть коченевшие пальцы в кармане куртки.
Дэн предложил ей поехать на велосипеде, чтобы сэкономить время, но Джен о времени не переживала. Да и потом, она еще успеет покататься, если они согласятся на сумасшедший план Дэна и поедут к его матери.
На Уиллис-роуд стояла мертвая тишина. Проходя мимо домов, Джен иногда замечала в окнах отблески свечей. Два… нет, три… нет, четыре семейства вытащили мусор к дороге, где обычно его забирали мусоровозы.
О чем они думали? Это оптимизм? Отрицание? Глупость? Все вышеупомянутое?
Людей Джен встретила, только пройдя почти километр вниз по Хотторн-стрит: мимо нее прошла молодая азиатская парочка, одетая в походную экипировку, с рюкзаками на плечах. Они как будто пришли с Аппалачской тропы [19], а скорее всего, туда и направлялись.
Затем ее обогнал старик на велосипеде. Потом, через пару кварталов, небольшое семейство — родители с двумя детьми. Все они были нагружены рюкзаками и другим багажом.
Люди уезжали. План Дэна, может, и был сумасшедшим, но некоторые жители Линкольнвуда, очевидно, придумали то же самое. Джен представила, как присоединяется к ним. Четверо Альтманов пытаются выжить в дороге, без денег, без укрытия, на одной только фасоли с протеиновым порошком. Перспектива так ее напугала, что желудок сжался, и Джен пришлось срочно выкинуть тревожную мысль из головы, чтобы ее не вырвало.
Когда Джен добралась до торговых заведений на Хотторн-стрит, здания окрасились в фиолетовый цвет восходящего солнца. Все они были закрыты и заперты, включая бар и винный магазин.
Черт!
Сидеть на улице было холодно, а бродить туда-сюда не было сил. Пришлось все-таки зайти в готическую церковь, возвышающуюся на углу Хоторн-стрит и Форест-стрит.
Джен вошла через боковой вход у парковки для духовенства и сотрудников. Ее надежда, что встречу анонимных алкоголиков отменят из-за чрезвычайной ситуации, исчезла, когда Джен увидела круглую синюю табличку с треугольником по центру [20], свисающую с дверной ручки.
Если придется стучать, я не пойду.
Стучать не пришлось. Дверь была открыта.
Коридор слабо освещали четыре свечи на высоких подсвечниках. Подходя к залу для собраний, Джен слышала приглушенные голоса.
По крайней мере, там будет темно.
Единственный раз, когда она ходила на встречу, в зале набралось столько людей, что заняты оказались почти все стулья, кроме парочки у дальней стены. Если так же будет сегодня, ей, возможно, удастся войти и выйти незамеченной.
Сердце стучало быстрее с каждым шагом. Джен завернула в зал.
Пламя свечей отражалось от металлических сидений восьми стульев, стоящих кругом в центре зала. Сидели в зале пять человек: грузная пара лет шестидесяти в пастельного цвета свитерах с надписями «Лучший в мире дедушка» и «Лучшая в мире бабушка», женщина среднего возраста с очень морщинистым лицом, какой-то хулиган лет двадцати с татуировками на шее и достопочтенный Фрэнсис В. Дистефано.
Судья сидел в центре группы и, щурясь, разглядывал открытую папку у себя на коленях. Он поднял взгляд, когда остальные замолчали и обернулись на новоприбывшую. Его глаза заблестели, он криво улыбнулся:
— Добро пожаловать!
Остальные алкоголики пробубнили похожие приветствия.
— Здрасте, — промямлила Джен.
Глядя в пол, она прошла к самому дальнему от группы стулу и села на него, оставив слева и справа по свободному месту, чтобы никто не попытался взять ее за руку или — не дай бог — обнять.
Следующий час обещал быть чертовски скверным.
Утренний свет едва пробился сквозь окно его спальни, а Макс уже сплевывал первую за день порцию жевательного табака в пластиковую бутылочку, где уже плавала зеленоватая жижа, оставшаяся со вчерашнего вечера.
После долгих проб и ошибок Макс наконец-то установил рабочие отношения с баночкой скоула. Ключевой элемент — постоянно сплевывать и не ожидать многого. За свои усилия он получил пару минут полуприятных ощущений, временное отсутствие симптомов никотинового голодания, обезвоживание и постоянный вкус сена во рту. Макс больше не боялся, что табак закончится, потому что после стольких страданий идея бросить стала казаться привлекательной.
Были проблемы посерьезнее. Весь прошлый вечер он пытался рассчитать самые вероятные последствия ЭМИ и напугал себя до панической атаки. Даже после ночи беспокойного сна его все еще трясло. Частично от голода. Рано он радовался, отказавшись идти к Станковичам и успешно переспорив мать, потому что на ужин ему пришлось есть засохшие крекеры с арахисовым маслом. Крекеры — как, впрочем, и все остальное, кроме арахисового масла, тунца и фасоли, — закончились, отчего голодная смерть в ближайшем будущем стала казаться еще реальнее.
Возможно, они умрут еще раньше от чего-нибудь еще. Нагрянет к ним какой-нибудь мародер размером с этого продюсера, который поселился на первом этаже со своей горячей, но пугающей женой. Продюсер пока создавал впечатление приколиста, а не бандита, но, если он вдруг взбесится, Макс даже не сможет дотянуться до его шеи, чтобы выполнить удар ребром ладони.
Будущее принадлежало именно таким парням. Если, конечно, чудесным образом не вмешаются власти, что маловероятно. Когда в последний раз власти спасали народ хоть от чего-нибудь? Они не могли предотвратить шутинги в школах, не признавали, что изменения климата — это проблема. Общество скатится в варварство. И Макс оказался совершенно не готов к такому повороту событий.
Может, еще не поздно завести собаку?
Не мелкую, как Руби, а сторожевую. Немецкую овчарку или добермана. Которая сможет убить, чтобы защитить хозяина. Но ласковую, по крайней мере с Максом. Собака будет его любить. А он будет любить ее в ответ. С такой собакой у него появится шанс.
Но, наверное, было слишком поздно. Если он хочет преданности, собаку придется выращивать с щенячьего возраста. И чем он будет ее кормить? Арахисовым маслом?
Макс выкинул мечты о собаке из головы. Затем закрыл бутылку, спрятал под тумбочку и пошел на первый этаж в поисках воды и чего-нибудь на завтрак.
Дэн в одиночестве сидел за кухонным столом,
