class="p1">— Извини. Надо было как-то выйти на берег, — виновато улыбнулся Гельмут.
— Да и хрен с ней. Уже достаточно наловил, — мальчик показал кивком на эмалированное ведро, в котором уже плескались несколько карасей.
Гельмут забрался на берег, вытащил из нагрудного кармана портсигар, достал мокрыми пальцами папиросу, закурил.
— Курить вредно, — сказал мальчик, не отрывая взгляда от поплавка.
— Тебе и не предлагаю, — ответил Гельмут.
Они молчали. Гельмут курил, мальчик сосредоточенно глядел на поплавок.
— Тебя как зовут? — спросил подросток.
— Олег.
— А меня Захар.
— Рад знакомству.
Они снова замолчали. Докурив, Гельмут бросил окурок под ноги, затоптал и решил снова нарушить тишину.
— Тебе неинтересно, как я сюда попал?
— Много будешь знать, скоро состаришься, — хмыкнул Захар. — Из вагона, откуда еще.
— А как сюда попал этот вагон?
— Бес его знает. Всегда тут стоял.
— А как я попал в вагон?
— Очевидно, залез в него. — Захар был невозмутим.
— Много рыбы наловил?
— Сам видишь. Трех карасей. Мишка поест.
— Мишка?
— Не медведь, не бойся. — Захар рассмеялся. — Кота так зовут. Ладно, домой пора. Ты-то сам где живешь?
Гельмут пожал плечами:
— В Москве, наверное.
— Наверное? — Захар встал и начал сматывать удочку. — Чудной ты дядька. А родился где?
— В Оренбурге.
Гельмут вдруг почувствовал себя странно оттого, что сказал правду.
— Не знаю такого города, — сказал Захар.
— Это на Урале.
— Не знаю, где Урал. Не хочешь вместе со мной до деревни дойти? У меня там бабка с дедом и кот. Чаю попьешь, портки высушишь — вон, по озеру этому походил, заболеешь еще.
— Да, хорошая идея. Долго идти?
— Да по тропинке, потом на дорогу, и там полчаса еще.
— А родители твои где?
— В городе.
— Пошли.
Захар смотал удочку, закинул ее на плечо, подхватил ведро и показал кивком на тропинку. Они пошли от берега в сторону леса.
Даже в тени деревьев было жарко. Гельмут почему-то почувствовал удивительное спокойствие. Они шли по тропинке среди высоких сосен, огромных муравейников, зарослей папоротника, перешагивали через узкие ручейки и долго молчали.
— Скажи, — заговорил вдруг Захар. — Мне вот бабка постоянно говорит, что скоро война будет. С немцами. А ты сам что думаешь?
Гельмут задумался и чуть не споткнулся о торчащий из земли корень дерева.
— Не знаю, — сказал он. — Вряд ли будет.
— Почему вряд ли? Тут граница рядом. Если вдруг что, мы первые попадем. В деревне только и говорят, что о войне.
— Ерунду говорят. Не будет никакой войны.
Захар вдруг остановился и посмотрел Гельмуту в глаза:
— Обещаешь?
Гельмут отвел взгляд, поджал губы, затем снова посмотрел на Захара и выдавил из себя:
— Обещаю.
— Тогда хорошо.
Они продолжили идти и вскоре свернули с тропинки на широкую песчаную дорогу, за которой уже чернели поля, а на горизонте появились маленькие деревянные домики.
— Скоро дойдем, — сказал Захар. — Бабка уже самовар поставила, наверное. Слушай, скучно идти. Расскажи какую-нибудь историю.
— Историю?
— Ну да. Ты вон большой дядька, у тебя наверняка историй много.
— Может, ты расскажешь?
— А что рассказывать? Живу тут сейчас в этой деревне и живу. Разве что… Прошлым летом приходил к нам постоянно юродивый, Егоркой звали. Его все называли Егорка-дурачок. Немытый, волосатый, бородища спутанная. Сядет иногда на пенек, начнет на гармошке про русское поле петь, про то, как по лесу бродит, и так каждый вечер. А потом пропал куда-то. Но это все скучно. Расскажи лучше ты. Ты воевал?
— Воевал немного. Но рассказывать об этом не буду. Лучше что-нибудь мирное расскажу.
— Да что угодно. Скучно.
Гельмут задумался. Он не знал, что можно рассказать этому странному подростку, чтобы развлечь его в дороге. Он не знал даже, придумать ли ему что-то или рассказать правдивую историю. Что-то всплывало отрывками в его памяти, но все это было не то. Наконец, с трудом подбирая слова, он заговорил:
— Когда мне было девять лет, мне понравилась одна девочка. Это тоже было в деревне, это было лето, и мы всей компанией каждый день ходили купаться к озеру. Озеро было почти такое же, как здесь. Только без вагона, конечно. А мне очень нравилась эта девочка, и я не знал, как сделать так, чтобы она меня заметила. А потом придумал. И столкнул ее с моста в воду. Она заметила меня, да. — Гельмут рассмеялся. — И потом, через пару дней, подкралась ко мне сзади и сунула за шиворот живого карася. Мы потом долго дружили. Ну, именно дружили. Любить тогда не умели.
Эта история была правдой. Гельмут вспомнил ее во всех красках и улыбнулся самому себе.
— А почему любить не умели? — спросил Захар.
— Дети не умеют любить. Любить учишься намного позже. Или вообще не учишься.
— Почему?
— По-разному бывает. — Гельмут вздохнул.
— Грустно, — буркнул Захар. — Расскажи другую историю.
Дорожная пыль прилипала к мокрым ботинкам, ветер трепал расстегнутый ворот рубахи, вокруг жужжали шмели и трещали стрекозы, с полей пахло свежескошенной травой. Гельмут шел и вспоминал.
— А еще однажды мы с ребятами в деревне решили украсть пчелиный улей у соседской бабки. Вот уж не знаю зачем. Совсем дураками были. Перелезли ночью через забор, ищем улей, а там, оказалось, собака его сторожит. Начала лаять, мы перепугались, что бабку разбудит, но делать нечего — надо улей забирать, раз уж пришли. А темно, не видно ничего — схватили улей, перепрыгнули обратно через забор и побежали. А собака бежит за нами и лает! Мы в нее камнями кидали, палкой пытались отогнать — все никак. Бежит и бежит. А потом мы поняли, что стащили не улей, а собачью конуру…
Захар расхохотался. Даже самому Гельмуту стало смешно от этих воспоминаний.
— Бабка вам потом всыпала по первое число, наверное?
— Конечно. Но будку пришлось вернуть.
— Расскажи еще что-нибудь! — Захар явно взбодрился, глаза его блестели.
— Что бы еще рассказать такого… — Гельмут почесал в затылке. — Вот еще однажды, когда я уже переехал в Петроград…
— А где это?
— Где Петроград? — удивился Гельмут.
— Ну да. Название чудное.
— Ну, это город такой на севере. Сейчас Ленинградом называется.
— Ленинград… — задумался Захар. — Ладно, давай историю.
— Так вот, когда родители перевезли меня в Петроград, я очень долго не мог привыкнуть к этому городу, ни с кем не общался, не знакомился. И у меня появился единственный друг. Ну, как друг — хороший приятель. Звали его Василием. И однажды мы гуляли по Коломне…
— Ветер странный какой-то, — перебил его вдруг Захар.
— Ветер?
— Да, шумит уж больно, а не чувствуется. Слышишь?
Гельмут прислушался. Действительно, в воздухе что-то неразборчиво шумело, точно ветер, но он не казался таким сильным. Шелестела листва, и вдали будто
