кактусом. Поднялся по лестнице, постучал. Открыла Бесси – недавно осветленные завитые волосы, накрашенное лицо, желтое платье и желтые туфли. Яркая одежда делала ее еще старше, чем в Нью-Йорке. Герцу она напомнила свежеотреставрированную развалину. Из комнаты вышла Броня, бледная, с большим животом. В халате и шлепанцах. Белокурые волосы собраны в пучок и сколоты шпилькой. Она даже не старалась улыбнуться.
Герц наклонился, будто хотел поцеловать ее, но она лишь протянула руку.
– Я оставлю вас вдвоем, – сказала Бесси.
– Почему, Бесси? – спросила Броня. – Между нами нет секретов.
– Сколько ни рассказывай, всей правды все равно не скажешь, – досадливо отозвалась Бесси. Желтые глаза горели гневом и смирением тех, кто помогает, заранее зная, что благодарности не дождется.
Бесси с головы до ног окинула Герца взглядом, потом обронила:
– Никто не молодеет. Что правда, то правда.
Бесси ушла, а Герц прошел в комнату Брони. Там лежали несколько польских книг, и Герц отметил среди них Библию – Новый и Ветхий Завет в польском переводе. На туалетном столике – две склянки с лекарствами. Окно открыто, но Герц все равно учуял сладковатый запах болезни. Или, может, только вообразил?
Он сел в обтянутое ситцем кресло, Броня принесла ему апельсин и печенье.
– Ты завтракал? – спросила она. – Это все, что у меня есть.
– Я не голоден. Спасибо.
Броня села на кровать, между женой и мужем надолго повисло тягостное молчание. Герц смотрел на Броню, а она временами бросала на него полувопросительный, полурастерянный взгляд.
– Как все это случилось?
Лицо Брони дрогнуло, будто она поперхнулась.
– Откуда мне знать? Ты ушел, вот и все. И я вдруг поняла, что уже третий месяц у меня нет месячных. Я полностью полагалась на тебя. Ты же знаешь. Думала, все дело в нервах. Прикидывала, что делать, и старалась справиться с шоком, нанесенным твоим уходом, а тем временем минуло еще несколько недель. Бесси была добра ко мне, даже больше чем добра. Заботилась обо мне как мать, как сестра. Я бы давно умерла, если бы не она! В Нью-Йорке аборт стоит дорого, вдобавок он вне закона. Казалось, все навалилось разом: беременность, болезнь. Я стала ужасно уставать, едва на ногах держалась. Доктор велел мне сделать анализ крови. Я не сказала ему о своем состоянии, и зря. Бесси тоже устала, была на грани истерики. Она решила, что проще устроить все во Флориде. Ей и самой был необходим отпуск. Почему она так много работает? Ведь скопила вполне достаточно. Короче говоря, мы приехали сюда. Пока нашли эту квартиру и все прочее, прошло еще некоторое время. Описать не могу, сколько вынесла Бесси: она будто впала в одержимость и заразила меня. Она ужасно нервная. Ночами не спит. Бродит всю ночь и разговаривает сама с собой. К тому же курит и пьет. По-моему, она еще и наркотики принимает, опиум или гашиш. Подозреваю даже, что она и мне их давала. Бесси врач и умеет делать уколы. Кто знает, что она за человек? Чем дольше я остаюсь с ней, тем меньше ее понимаю. Фактически она тянула так долго, что стало слишком поздно. А я в конце концов сделала анализ и выяснила, что…
Броня осеклась. Герц сидел не шевелясь, весь в напряжении. Ему стало ясно, что здесь происходило, – Бесси воспользовалась ситуацией, чтобы отомстить ему. Нарочно затянула с абортом. Женщины не только любили Герца, но и вели против него войны. Сколько всего он от них терпел, какие битвы вел с ними – никто не поверит. Именно их стараниями он ничего не достиг. Подлинная война шла между мужчинами и женщинами. Даже мировая война и гитлеризм – всего лишь часть войны полов.
«Нельзя было допускать, чтобы она съехалась с этой ведьмой, – сказал себе Герц. – Бесси – мой злейший враг. Она способна уничтожить меня».
Но вслух Герц не произнес ни звука. То, что он знает, словами не выразишь. То, что доктора именовали обманом, преследованием, манией, паранойей, шизофренией и так далее, лишь маскировало реальность, которую дерзали выразить так называемые безумцы. Только безумцы дерзали высказать правду.
Броня взбила подушку и прислонилась к ней – полусидя, полулежа.
– Не отчаивайся, – сказала она. – Зря ты вообще сюда приехал.
– Бесси намерена вернуться в Нью-Йорк, – сказал он. – Ты будешь здесь совсем одна.
– Они хотели оставить меня в больнице. Если ребенок здоров, всегда можно найти ему приемных родителей. Желающих достаточно. Они даже платят за это. – Броня улыбнулась.
– Почему ты не сделала аборт, пока было возможно? – спросил Герц.
Броня помолчала.
– Сама не знаю. Спрашиваю себя об этом каждый день, каждую минуту. Я словно потеряла весь свой кураж. Моих детей уже нет в живых, я уверена, – сказала она другим тоном, – и мне показалось, что, прежде чем покину этот мир, я должна что-то в нем оставить. У тебя есть наука, а что есть у таких, как я? Ребенок, вот наше творение.
И Броня словно бы устыдилась собственных слов.
– У мышей тоже есть детеныши.
– И что? Мышь тоже не хочет быть полностью забытой.
Герц наклонил голову. Ситуация была новой, но казалась ему давно знакомой. Он уже слышал эти аргументы. Мужчины хотели убивать, а женщины – дарить жизнь. Во всем этом было одно и то же стремление – продлить человеческую трагедию, создавать все новые вариации того же несчастья. Усыновление? Пусть ребенка усыновят. Он не может быть мужем и отцом. Вероятно, у него есть на свете и другие дети, только он знать не знает, кто они и где.
– Броня, – сказал он, – я не могу остаться в Майами-Бич. Мне надо быть в Нью-Йорке, и я хочу, чтобы ты тоже вернулась туда. Мы найдем врачей, которые тебе помогут. Майами просто деревня по сравнению с Нью-Йорком.
– Пусть деревня, но в Нью-Йорк я не вернусь. Здесь тепло, птички поют. Лучше я умру здесь.
– Ты пока что не умираешь. Там тебе помогут.
– Мне уже никто не поможет, а если б кто и мог помочь, я не хочу. Я хочу быть со своими детьми.
– Твои дети живы.
– Нет.
– Бесси возвращается в Нью-Йорк. Ты останешься одна.
– Вот и хорошо. Я тут беру книги в библиотеке. Доктора в больнице добры ко мне. Не знаю почему. Относятся ко мне как к здешней.
– Броня, у меня никого больше нет. Давай помиримся, – сказал Герц, снова удивляясь собственным словам.
Броня улыбнулась. На миг глаза ее блеснули, лицо вновь стало красивым и здоровым.
– О-о? Что случилось? Твои женщины бросили тебя?
– Можно
