всего лишь сосудом для призрака Афины.
— Ты могла бы устроиться к тете Шерил, — предлагает, ничего не замечая, мама. — Она все еще ищет помощницу. Ты можешь переехать из Вашингтона — там все равно слишком дорого. Поезжай со мной в Мельбурн — на свои заработки ты могла бы купить целый дом в Сант-Три. Рори мне показала…
Я смотрю, разинув рот.
— Ты спрашивала у Рори мои налоговые декларации?
Мама невозмутимо пожимает плечами:
— Мы просто рассчитывали твое будущее. Итак, с учетом того, что у тебя сейчас в виде сбережений, разумно будет сделать некоторые инвестиции в недвижимость. У Шерил есть на примете несколько домов…
— Господи, да это же просто…
Глубоким вдохом я заставляю себя успокоиться. Вот такой мать была с самого моего детства. И сейчас ее не изменит ничего, кроме пересадки мозга.
— Я больше не хочу вести этот разговор.
— Джуни, тебе надо быть практичной. Ты молода, у тебя есть кое-какие средства. Ты должна умело ими воспользоваться.
— Мам, прекрати, пожалуйста, — огрызаюсь я. — Я знаю, мою писательскую деятельность ты никогда не поддерживала…
— Как же это не поддерживала! — упрямо восклицает она.
— Перестань. Ты ее всегда ненавидела. Всегда думала, что это глупо, я понимаю…
— Да нет же, Джуни. Мне ли не знать, что такое искусство. Не каждый в нем добивается успеха.
Она гладит меня по макушке, как делала в детстве, только теперь это даже отдаленно не успокаивает. Между взрослыми женщинами подобный жест может быть сугубо покровительственным.
— Я просто не хотела видеть, как ты будешь страдать.
Спустя два дня я возвращаюсь к себе в Вашингтон без единой идеи для книги или даже намека, как к ней приступить.
Когда у тебя в зубах зажат проект, свободный день для письма кажется благословением. Но когда ты пыхтишь, силясь выдумать хотя бы концепцию, часы словно удушают и смотрят на тебя с немым укором. Когда ты с безумными глазами сидишь за своим ноутбуком, одержимый музой, и из тебя так и льется твой магнум опус, время должно даже не идти, а с присвистом лететь. А тут, наоборот, секунды ползут к полной остановке.
Мне и заняться-то особо нечем. Не о чем писать, не на что отвлечься. Бóльшую часть дня я занимаюсь домашними делами, считая минуты до того, как меня отвлечет следующий прием пищи. Поливаю комнатные растения. Переставляю декоративные кружки. Ритуал поглощения микроволновой лазаньи могу растянуть на полчаса. Я завидую баристе в Starbucks, работникам в химчистке — они, по крайней мере, могут коротать свой день за достойным физическим трудом.
Время от времени я брожу по веб-страницам приема на различные обучающие программы и курсы. Причем необязательно в одной конкретной сфере. Я рассматриваю и юриспруденцию, и социальную работу, и образование, и даже пресловутый бухучет — потому что все они сулят мне путевку в совершенно иную жизнь после того, как я за разумную плату и в разумный срок пройду у них обучение, ни о чем самостоятельно не думая.
Подумываю даже о возвращении в «Веритас», хотя бы для того, чтоб чем-то заняться, однако порыв иссякает всякий раз, как только рука тянется к телефону. Своей шефине я, помнится, заявила, что увольняюсь ради воплощения моей мечты, и объяснять теперь, зачем я хочу вернуться, свыше моих сил.
Большинство вечеров заканчиваются тем, что я сворачиваюсь калачиком в постели и, поднеся трубку к лицу, скролю интернет в поисках упоминаний о себе и своих книгах, просто чтобы ощутить отголоски того трепета, который я испытывала в те времена, когда была любимицей литературы. Я читаю о себе старые пресс-релизы: в Publishers Weekly меня называют «проникновенной и чувственной», у New Yorker я «самая захватывающая новая находка писательского мира». Читаю и перечитываю восторженные отзывы о «Последнем фронте» и «Матери-ведьме» на Goodreads, напоминая себе, что было время, когда люди принимали мои работы с искренней любовью.
Ну а когда похвалы начинают попахивать затхлостью (обычно на приближении стрелок к полуночи), я отваживаюсь читать негативную чушь.
В прошлом при просмотрах Goodreads я отфильтровывала все, кроме пятизвездочных отзывов, которые просматривала снова и снова по нескольку раз для поднятия самооценки. Но теперь я перехожу прямо к едкостям и гадостям. Это все равно что несколько раз надавливать на кровоточащую рану в попытке уяснить, как далеко распространяется твоя терпимость к боли, потому что, зная ее пределы, ты обретаешь над ней некоторый контроль.
Отзывы с одной звездой содержат все, что ты от них ожидаешь:
«Если бы я украл роман, то только для одной практической цели: подтереться портретом Джун Хэйворд!))))))»
«Книгу я не читала, но ставлю ей одну звезду, потому что ее автор — вор-плагиатор и расист».
«Отняла три звезды только за сцену с Энни Уотерс».
По ночам я часами лежу, окатываясь той грязью, что льет на меня месяцами интернет. Получается очищение в каком-то извращенном смысле. Мне нравится концентрировать весь негатив, вбирая его весь и сразу. Я утешаюсь тем, что хуже, чем сейчас, быть в буквальном смысле уже не может. Временами я, случалось, задавалась вопросом о том, как могло бы выглядеть литературное искупление. Что, если бы попросить у моих ненавистников прощения? Вместо того чтобы держать оборону, так вот взять, во всем сознаться и предпринять попытку возместить ущерб.
У Дианы Цю на медиафоруме есть статейка под названием «Джун Хэйворд должна загладить свою вину, и вот каким образом». А далее список из двенадцати пунктов с мульками вроде: «Предоставить публичные доказательства отречения от своих расистских убеждений», «Пожертвовать весь свой доход от „Последнего фронта“ и „Матери-ведьмы“ благотворительному фонду с комитетом из объективно избранных американских писателей азиатского происхождения» и «Опубликовать свои налоговые отчисления за три последних года с прибылей, полученных ею от работ Афины Лю».
Налоговые отчисления… А у вас там, часом, одно место не треснет? Диана, дамочка, ты кто вообще такая? Я еще могу смириться с тем, что меня сделали изгоем. Но прогибаться, выбрасывать все свои сбережения, пресмыкаться перед насмешливой, самодовольной твиттерской братией — я, знаете, предпочла бы умереть.
А однажды вечером среди всей этой лужи детского ссанья я нахожу удивительно вдумчивый пассаж. Это обзор «Последнего фронта», опубликованный два месяца назад, настолько пространный, что я привожу его почти полностью.
«Не трогая драматизма ситуации, вопрос об авторстве я нахожу крайне интересным, — говорится в предпоследнем абзаце. — Если Хэйворд не опубликует подробного, правдивого заявления, то правды о его создании нам не узнать никогда. При этом внимательное прочтение наводит на мысль, что это и в самом деле образчик смешанного авторства, поскольку в трактовке своих центральных тем он выглядит весьма шизофренично. Временами он настолько
