гамбургеры. Обходя стороной магазины, он шагал по Юклид-авеню к холмам и тешил себя скромной мечтой дойти так до Уайлдкэт-каньона, оставив Беркли за спиной. Ирония же заключалась в том, что теперь он был привязан к Беркли из-за Мэдхен: из-за того, что нужно ее встретить, он не мог просто взять и вырваться из этого плена. Бруно двинулся в обратный путь, от поросшего эвкалиптами холма к авеню с витающими над ней пивными парами и ароматным табачным дымом, мимо уже знакомых ему уличных торговцев и бродяг. Он вошел в «Джек Лондон», опасаясь столкнуться нос к носу с Плайбоном и не зная, что ему сказать, если это произойдет, но в подъезде никого не было. Юркнув в покойную тишину квартиры 25, Бруно пробыл там весь день до сумерек. Прошлым вечером он снял и вымыл маску, постирал грязную одежду и развесил на перекладине для душевой занавески сушиться. И теперь, отгоняя неприятную мысль, что он подчинился приказу Столарски, Бруно прибрался в комнате, расправил простыню на складной кровати, аккуратно сложил полотенца, протер влажной тряпкой кухонную стойку, чтобы хоть чем-то себя занять.
* * *
Через несколько часов раздался стук в дверь. Мэдхен. Открыв, Бруно увидел ее, высокую и задумчивую, в тусклом желтоватом освещении коридорных ламп, с большим рюкзаком, который она сняла с плеч и поставила на пол, точно студентка в электричке. Она изумленно вытаращила глаза и подняла руку, словно намеревалась потрогать его маску, но рука замерла в воздухе.
– Александер?
– Да.
Он внес ее рюкзак внутрь. Она вошла, с любопытством оглядываясь, спокойно оценивая скромную квартирку-студию, словно ободряя саму себя. С робкой улыбкой она подалась вперед, в его объятия. Его снова привел в восторг ее высокий рост. Они прижались друг к другу, нежно уперевшись подбородками в плечи, с глупой робостью шаря руками по спинам. Она оторвала руку и показала ему кольцо с двумя новенькими ключами.
– Мне это дал водитель.
– Я в курсе. – Он говорил ласково, не желая ее нервировать. – Твой самолет опоздал?
– Только совсем чуть-чуть – он сначала повез меня в ресторан, это было так странно.
– А кто тебя вез?
– Водитель. Не знаю, как сказать. Он меня отправил есть одну. Мне уже была заказана еда – ты же знаешь этот ресторан, ja?
– Не знаю, но могу догадаться. Ресторан назывался «Зуни»?
– Александер, ты богатый человек?
– Нет, скорее наоборот. – Мы оба с тобой – пленники богатого человека. Но он не произнес этих слов. Торопиться было некуда. – Значит, ты поела.
Мэдхен решительно помотала головой.
– Мне принесли цыпленка и морепродукты. Но я это не ем. Я вегетарианка, Александер. Вегетарианка.
Итак, то, чего он не знал о ней, теперь поползет на него снежной лавиной. Бруно следовало бы позаботиться об этом раньше. И он тихо проговорил ее необычную фамилию: Абпланальп, Абпланальп, вегетарианка…
– А ты не предупредила?
– Еда уже ждала меня на столе. А водитель остался снаружи. Я поела салат.
Бруно предложил Мэдхен воды в стеклянной банке, а потом насыпал хлопьев и налил молока в плошку. Она села на краешек кровати. Он смотрел на нее. Жуя, она бросала на него благодарные взгляды, словно дикое животное, заманенное в дом и спасенное от голодной смерти. Покончив с хлопьями, она отставила плошку в сторону. Наверное, она устала. Он уложил ее на кровать и протянул руку, намереваясь смахнуть капельку молока с ее подбородка. Она восприняла его жест как приглашение сделать то же самое. Легким, как дуновение ветерка, движением она дотронулась пальцами не до маски, а до его шеи чуть повыше футболки.
– А что с твоей болезнью, Александер, я не понимаю.
– Я все объясню. Спешить некуда.
– Ja.
Мэдхен донесла руку до его шеи, но как-то вяло. Как тогда, когда она полуодетая вошла в кабинет Вольфа-Дирка Кёлера, когда катила свой велосипед по сходням парома, – она словно выходила из моря спокойствия, как будто ее движения направлял некий незримый хореограф, чьи указания она выполняла без восторга, хотя ее движения могли вызвать восторг у зрителей. А может быть, она в расстроенных чувствах? Может быть, она ранена, или ее запугали, или она подалась в бега – не от хореографа, а от сутенера? Хотя нет, скорее всего, у нее обычная анемия вегетарианки, наложившаяся на сонливость от смены часовых поясов, вот у нее и нет сил поднять руку.
Но теперь ее пальцы скользнули по шву маски на подбородке. И Бруно вдруг ощутил жуткое неудобство от ее приезда, от груза ответственности за нее, который, словно бомба, упал на его одиночество.
– Тебе надо поспать, – сказал он.
– Нет.
– Нет?
– Я не хочу спать. Я поспала в самолете.
– Ясно.
– Мне можно принять ванну?
– Да, конечно.
Бруно еще ни разу не наполнял ванну, он только пользовался душем, задергивая шторку. Он пошел в ванную и открыл холодный и горячий краны, предварительно заткнув слив затычкой на металлическом рычаге. Фаянсовая ванна с высокими стенками была короткая – в половину роста Мэдхен. Вода с шумом вырывалась из кранов.
– У тебя есть свечи?
– Нет, увы. Но я могу достать.
– Не беспокойся, Александер. Только погаси свет.
Бруно повиновался, а заодно выключил воду, уровень которой быстро поднялся до верхнего сливного отверстия. Он сунул руку в воду, проверяя температуру, и ладонью перемешал горячие и холодные слои. Свет от высокой луны пробивался сквозь оконце, очерчивая во тьме силуэт Мэдхен, которая скинула одежду, прошмыгнула мимо него и опустилась в ванну. От ее гибкого тела, казалось, исходило потустороннее сияние, словно она поймала дозу радиации при прохождении сквозь нижние слои стратосферы; может быть, она как раз и хотела смыть этот заряд. Она обхватила колени и откинула голову на край ванны, выставив длинное горло, не обращая внимания на то, что ее волосы намокли и разметались по воде. Она закрыла глаза, а он принялся изучать ее лицо и сразу обнаружил тонкую сеточку морщинок в уголках ее рта и глаз и несколько жестких седых волосинок в светлых прядях.
– Пожалуйста, сними одежду и маску.
– Мы займемся любовью?
– Я только хочу увидеть твое лицо, Александер.
Он разделся, положил маску на раковину, встал на колени перед ванной. Она повернулась к нему и снова протянула руку к его лицу, но не касаясь подбородка.
– О, милый…
– Да.
– Тебе было больно, милый?
– Они сделали все, что смогли, – его слова прозвучали глупо, он даже сам не понял, что хотел этим сказать.
– Помой мне спину.
Бруно с удовольствием опустил обе руки в воду, потом взял мыло и тонкую
