Ярко светила лампа; белоснежная скатерть была уставлена хрусталем и мельхиором, весело шумел изящный светлый самовар, — и по концам стола сидели радостные Виталины, оба чувствуя полное удовлетворение после пережитых мучительных лишений.
Бедные гости вслух выражали свое удивление и льстили хозяевам.
Это был вечер их торжества…
— Ах, как я была счастлива сегодня, — сказала Наталья Семеновна, обнимая мужа, когда они остались одни.
Он крепко поцеловал ее и весело ответил:
— Да! Погоди, что еще будет дальше…
— Мне даже страшно…
— Сама-то уж зазнаваться стала, — говорила Чиркова, идя с мужем на Петербургскую сторону, — даже противно. Разбогатей я…
— Неоткуда нам, — угрюмо сказал Чирков.
— Не иди так скоро, — уже раздражительно проговорила Чиркова, и дальше всю дорогу они шли молча.
Это были такие же бедняки, как Виталин до своего выигрыша.
Чирков бегал по редакциям журналов, продавал рисунки, виньетки и заставки, раскрашивал фотографии на деревянных дощечках и жил впроголодь, в течение жизни не имея ни разу суммы крупнее двадцати пяти рублей.
Утомленная жена его была раздражительна и криклива, двое детей — бледны и вялы.
Они жили в той же Ружейной улице и, когда пришли в свое тесное, грязное, неуютное жилище, горькое чувство охватило Марью Павловну.
Она, не раздеваясь, села на продавленный диван и заплакала.
Чирков смущенно разделся и угрюмо стал ходить по крошечной комнате, освещенной жестяной лампою…
Веревкин только что продал серию рисунков в альбом японской войны и, заработав кругленькую сумму, был менее других поражен удачею Виталина.
— Повезло парню, — добродушно сказал он, усаживаясь в сани и обнимая жену, — не бросил бы теперь работы!
— Хлопов тоже боится этого, — сказала Веревкина.
— И очень просто!..
Прошкина — раньше граверша, а теперь кассирша у товарища-фотографа — пошла в компании Хлопова, Хвоина и Прутикова и говорила без умолку.
— Вот людям счастье! Жили совсем, совсем нищими, хуже Чирковых и вдруг… я и не знала, что они могут получить наследство.
— А если бы знали…
— Давала бы взаймы! — засмеялся Хлопов.
— Я и так им никогда не отказывала, — ответила Прошкина.
— Надолго ли богатства его, — проговорил Прутиков, — вот если бы мне…
— Ты заработаешь! — и Хвоин с Хлоповым засмеялись. Они знали, что Прутиков уж пять лет пишет картину, за которую с каждым годом набавляет тысячу рублей.
Они проводили Прошкину и веселой беспечной компанией пошли на Васильевский остров, где ютились все, недалеко от Академии.
Федор Павлович продолжал играть с той же неизменной удачей, и каждый раз подле него сидел его непременный ассистент — маклер. Жизнь Виталиных изменилась. Игра до позднего часа ночи заставляла Федора Павловича и вставать поздно, уже тогда, когда и жена, и Саша давно позавтракали.
Он лениво подымался с постели и шел в халате в столовую, где неохотно ел и рассказывал жене о вчерашней игре и своих впечатлениях.
Потом он шел в мастерскую, мастерскую только по названию. На мольберте стоял нетронутый холст, в вазе торчали пучки чистых кистей, на столиках лежали палитра и краски, — но все это не манило Виталина и, чувствуя в душе пустоту, он звал жену, брал с собою мальчугана и ехал с ними тратить деньги по магазинам или кататься.
На что он только не тратил денег! Ненужные безделки, дорогие игрушки, граммофон, лыжи, велосипед. Один раз, идя по Караванной, Виталин соблазнился и купил обезьяну, которую пришлось потом отослать в Зоологический сад.
Они возвращались только к обеду, а после обеда он спал и, наконец, уезжал в клуб.
Там, уже поднимаясь по лестнице, он оживлялся.
Его почтительно встречали лакеи, с ним радостно здоровались знакомые и незнакомые приятели, а Кострыгин — тот, который его учил, как жить, — не отходил от него и с дружеской фамильярностью поощрял каждую его прихоть.
В клубе Виталин принимал небрежный важный вид, резкий тон с прислугой и в тайнике души наслаждался общим вниманием и лестью.
Наталья Семеновна изменилась тоже.
Давно ли в тесной, холодной квартире они играли с Сашей в то время, как муж наспех, нервно кончал картину, чтобы, едва она просохнет — нести ее на продажу. Давно ли она двадцать пять рублей считала большими деньгами и радовалась, когда купила галоши.
А теперь то время бедности казалось ей уже каким-то гадким сном и, беседуя с Чирковой, она говорила:
— Мы не могли бы жить без ванны!
Чиркова удивленно взглядывала на нее и чуть заметно улыбалась.
Да, деньги меняют людей!
— Словно она поглупела, — говорила потом Чиркова мужу.
— Можно и с ума сойти, если с холода да с голода вдруг станешь богатым! — грубо отвечал муж.
Однажды, истомленный безденежьем, он пришел к Виталину, чтобы занять у него несколько рублей.
— Да, сделай милость, — радушно сказал Виталин, — вот пока двадцать пять рублей!
Чирков благодарно кивнул ему.
— Не стоит! Глупости! — ответил Виталин и, немного помолчав, он прибавил: — хочешь, я научу тебя, как разбогатеть?
Чирков вопросительно взглянул на него.
— Как?
— Попробуй счастья в картах, — тихо сказал Виталин.
У Чиркова словно открылись глаза.
— Так у тебя… — начал он и не кончил.
Виталин кивнул утвердительно и в радостном возбуждении встал с дивана.
— Да, если хочешь знать всю правду, как товарищ… выиграл! С двенадцати рублей. Какой! С одного последнего рубля, а теперь у меня тысяч пятнадцать, да все это! — он махнул вокруг себя рукою.
У Чиркова разгорелись глаза.
— Как же играют там? Виталин засмеялся.
— Этому выучишься в десять минут! Да, вот что! Я сейчас еду, — он озабоченно поглядел на часы, — поедем вместе! Попробуй!..
Чирков радостно вскочил.
— Что же, я готов!
— Ну, так и едем!
Виталин оделся, взял деньги, и они поехали.
В этот вечер черта уже не было. Он сказал своему патрону: — Кажется, довольно! Не сорвется, на время отдохну. Не хочется трепаться больше.
— Твое дело, — отвечал патрон, — только гусь-то твой не больно важный!
— Ну, вы еще не знаете конца! — с бахвальством сказал черт и, повернувшись, пошел в свою камору.
Виталин не встретил своего приятеля, маклера, и усадил подле себя Чиркова.
— Ставь понемногу и наиграешь, — сказал он ему.
— Я в гривеннике! — по обычаю заявил вдруг появившийся Кострыгин и сел с другой стороны подле Виталина.
В этот вечер Виталин в первый раз испытал неудачу: у него срывали все банки по второму, по третьему удару.
Кострыгин нахмурился.
— Дай ответ! — сказал он.
— Попробуем! — деланно улыбаясь, ответил Виталин и взял карты.
— Ответ! — весело закричал его партнер, сорвавший все его банки, и поставил сто рублей в круг.
— Теперь, батенька, все отдадите! — сказал он, смеясь, и снова закричал, вертясь, как юла:
— Ответ! Раздача!
Виталин с отвращением взглянул на его черномазое лицо и вдруг почувствовал, что сегодня должен проиграть.
Но тут же приободрился и начал сдавать карты. Вокруг стола сразу увеличилась толпа. Со всех сторон потянулись руки, и на стол стали сыпаться деньги. Виталин испугался.
— Игра сделана! — закричал он и торопливо сдал последние карты. Затем он раскрыл их и почувствовал, как сразу его ударило в пот.
Ни одного козыря, а у всех партнеров по одному и по два!
— Комплект! — закричал кто-то весело.
— Что? Я говорил! — засмеялся партнер слева. Виталин молча достал деньги.
— Считай! — сказал он Кострыгину.
— Рублей под четыреста, — услужливо произнес тот же партнер.
— С тебя сорок, давай пятьдесят! — и, получив от Кострыгина деньги, Виталин стал рассчитываться.
— Восемнадцать рублей! Чьи восемнадцать?
— Мои! — произнес Чирков и, протянув руку, придвинул к себе тридцать шесть рублей.
Виталин боком поглядел на него и увидел перед ним бумажки, серебро и золото.
— Что, наживаешь?
— Понемногу, — ответил Чирков, не решаясь выразить своей радости при виде проигрыша приятеля.
Виталин снова взял карты. Снова посыпались на стол ставки и снова он проиграл всем.
Второй удар стоил ему семьсот рублей. Он расплатился и бросил карты.
— Довольно с меня! Кострыгин с укоризною сказал:
— Надо было на новую сдать!..
— Э, все равно! — и он с деланным равнодушием встал из-за стола.
— Что же вы? Еще бы! — смеясь, сказал ему партнер.
— С меня довольно! Тысячу пятьсот оставил!
— Место! — закричал карточник.
— Ну, теперь ему крышка, — услышал Виталин за собою голос, — все спустить!
