Пробовал я заговорить и с другим моим одностатейником - Иваном Радиковым. Кстати, к концу второго дня я перебрался на освободившуюся рядом с ним кровать, и мы, таким образом, стали непосредственными соседями. Но Иван поначалу отнесся ко мне недружелюбно.
- А вы давно уже сидите, Ваня? - спросил я его, и он вдруг отрезал грубо:
- А тебе какое дело?
Прошло еще день-два. Однажды ко мне подошел "Шейх" с радостно поблескивающими глазами. В руках у него был лист бумаги.
- Я вот здесь стихи написал...
- Прочтите, Витя.
Он прочел. Хорошие, ладные стихи о том, что... вот если бы во время парада повернуть танки на мавзолей, - и он рухнул бы как карточный домик.
- Хорошо, - сказал я.- Только зачем вам такие стихи?
И опять буквально затылок мне прожег сыскной, ощупывающий взгляд няньки.
Утро следующего дня (кажется, это было 18 января), после завтрака, я лежал в постели с книгой в руках. В углу, через четыре койки от меня так же лежал Виктор. Что-то писал. Вдруг к нему подошла Анна Николаевна, дородная наша нянька, и что-то сказала. Виктор вскочил, оделся и вышел вместе с нею. Никто не придал этому значения, так как вызывали - на процедуры, на беседы походя. Но минут через 10 - 15 вновь вошла нянька и стала собирать белье с постели Матвеева, скатывать матрац. А меня вдруг холодом обдуло: из-под матраца нянька вытащила знакомый лист - это же на нем записал Виктор свое стихотворение о мавзолее! Мелькнула мысль: броситься - вырвать из рук!.. Но она уже положила лист в карман халата. Тут и медсестра подошла, и нянька передала ей листок, сказала что-то. Ушли обе, унося постель и незадачливое творение поэта-антикоммуниста...
Больше я не видел Виктора и ничего не знаю о его судьбе. Куда он был переведен? Видимо, в другое отделение, т.к. своего месячного срока он еще не пролежал и выписной комиссии у него не было. Но почему? Не было ли связи с его исчезновением и внимательным надзором нянек за нашими беседами? И мне стало жутковато: уж не на мне ли чума ? не из-за меня ли убран из отделения этот человек?
Один из отделенческих всезнаек, Витя Яцунов, с которым мы лежали после в другой палате, сказал мне позже, что перевод Виктора Матвеева был вызван материалистическими причинами. Он будто бы крупно проиграл в домино, а платить было нечем, и палатная камарилья грозила расправой. Вот Матвеев и попросил, мол, врачей перевести его от греха подальше.
Не знаю. Я плохо постиг механику уголовного мира, в частности те пружины, что правили в этих палатах. Но представляя все-таки характер Виктора Матвеева, я не думаю, что это было так, как рассказал Яцунов. К тому же эти взгляды... Нечем, конечно, мне это доказать, подтвердить, но лично меня такой "ненаучный" инструмент как интуиция, почти никогда в жизни не подводил.
Где-то сейчас мой горемычный "Шейх"? Не поврежу ли ему этими страницами? Ведь он так хотел признания невменяемым, а я раскрываю его здравость. Но ведь и слепоту же! И полную невиновность в "политических" деяниях. Ну зачем ему, за что еще этот крест? Вся его "политическая" вина в том, что молока больничного захотелось. А его ли это вина?
Как ни тягостен был ростовский лагерь, а все-таки лучше бы ему в него вернуться. Прошел бы срок, ведь, кажется, в 1977-м ему уже освобождаться.
Я желаю - всей болью сердца своего - добра и легкого пути этому человеку.
СТРУКТУРА ОТДЕЛЕНИЯ
4-е отделение института расположено на 3 этаже здания, в левом его крыле, если смотреть со стороны Кропоткинского переулка. Должен оговориться: я не прошел по всему институту, а там, где и побывал - прошел не как свободный гость. Поэтому могу ошибиться, чисто геометрически: что-то перепутать, чего-то не учесть, не достроить в своем плане.
Отделение занимает около 15 комнат, пять из которых отведены под палаты. При этом общих палат - три, но в составе отделения есть еще "спецотделение" (мы называли его "боксом" или "изолятором"), состоящее из двух, даже трех небольших комнаток с отдельным, своим, умывальником и туалетом. Этот "бокс" предназначен для заключенных с т.н. "особо опасными" статьями. В нем обычно лежат и все "политические", т.е. идущие по статьям 64 - 70 ("особо опасные государственные преступления"). Что касается статьи 190-1 ("распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй"), то с ней обычно держат в общих палатах, хотя, если есть возможность, могут упрятать и в "бокс". Так, в "боксе", да еще в отдельной, одиночной, палате находился в 1969 году генерал П.Г.Григоренко. В "боксе" же лежал в 1971 году арестованный за "Самиздат" Р.Т.Фин.
Лежащие а "боксе" с остальным, "общим", контингентом не общаются, выходить оттуда запрещено. Там у них все свое. В каждой палате, хоть одна из них всего на пять коек, а вторая - на - четыре, по своей надзорной няньке.
Я почему-то был помещен в общую палату. Друзья предполагают, что это было сделано для того, чтобы не дать мне возможности встретиться с кем-то из лежавших в тот момент в "боксе". Или наоборот. Предполагают даже, что в "боксе" в это время находился С.Пирогов из г.Архангельска. Все возможно. Ведь в 1969 году в общую палату точно так же поместили Владимира Гершуни безусловно потому, что в "боксе" в это время лежал П.Г.Григоренко.
Общих палат, как я уже сказал, три. Две большие находятся рядом (см. прилагаемый план), третья, маленькая, стиснутая между комнатой врачей и процедурной, - напротив, через коридор. Большая палата имеет площадь около 55-60 кв.м. В ней установлено 13 коек - в два ряда вдоль стен: по 6 и 7 коек. Койки металлические, с панцирными сетками, выкрашены в белый цвет. В проходе между койками - деревянный стол с приставленными к нему лавками, за которым обедают (помещается 8 - 10 человек), а в свободное время играют в шахматы, домино. Палата еще называется "шумной", так как только в ней есть радио (динамик у двери) и дозволяются игры. В палате два довольно больших окна, выходящие во двор института, на прогулочные дворики. Из окон виден находящийся напротив института (Кропоткинский переулок, 22) пятиэтажный жилой дом. Окна без решеток, правда, с толстыми "пуленепробиваемыми" стеклами из оргстекла, часть которых, сантиметров на 50 от подоконников, закрашена белой краской.
Вторая палата, на 9 коек, находится рядом, дальше по коридору. Эта палата затемнена (единственное окно полностью закрашено белой краской), в нее помещают тех, кто не любит света. Кровати стоят в один ряд, только одна - у противоположной стены, возле окна. У той же стены небольшой прямоугольный стол. Я в этой палате не лежал. Но могу сказать, что изо всех трех она самая холодная, кроме того в ней постоянно ощущался какой-то неприятный плесенный запах от стен. Третья палата, что располагалась напротив двух первых, через коридор, была самая маленькая (всего на четыре койки) и уютная.
Вход в отделение (со средней лестницы, т.е. со двора) расположен по центру коридора, возле угловой, большой, палаты. Через эту дверь носили пищу из кухни, а нас водили на рентген, в физиокабинет, к окулисту, в психологическую лабораторию. Кажется, с нами смыкалось (т.е. находилось в правом торце этажа) 3-е отделение.
С другой стороны коридор упирался в сестринскую комнату. В ней стояло несколько шкафов и два холодильника, в которых хранились скоропортящиеся продукты зеков: масло, колбаса и др. Примерно за полчаса до завтрака и ужина сестра ставила в дверях легкий столик и выдавала подходившим зекам нужные продукты. При этом она сама нарезала ломтиками, как в гастрономе, колбасу, сыр, наливала в кружку мед или сгущенное молоко.
Из сестринской комнаты видна была вторая, побольше, в ней размещались старшая сестра и, кажется, медстатистик.
В этом же конце коридора, справа от сестринской комнаты, если стать к ней лицом, был вход в служебную прихожую, где стояли шкафы, в которых раздевались сотрудники. Здесь же было какое-то помещение для нянек, а также хозяйственная комната (или комнаты), где разливали пищу, хранили посуду и т.д. Из этой же прихожей вела дверь в большую врачебную комнату (я называю ее "актовой"). Здесь же был второй выход из отделения, ведущий к торцу института, к его парадному крыльцу. Им пользовались сотрудники, через него также вводили прибывающих и выводили отбывших срок обследования зеков.
В "актовой" комнате размещались врачи, здесь же проводились комиссии. Это была большая, метров сорока квадратных комната, очень светлая. По центру стоял длинный, крытый сукном стол, за которым обычно располагалась "комиссия", перпендикулярно к нему - стол председательствующего. Справа у стены стояло два врачебных стола, один из них - Любови Иосифовны Табаковой. Прямо от входа, у окон, стояло еще три стола, за левым из них всегда сидела М.Ф.Тальпе.
Из "актовой" комнаты, слева, были двери в два небольших, отгороженных некапитальной стеной кабинетика. Левый из них принадлежал Я.Л.Ландау, правый - Д.Р.Лунцу.
ПЛАН 4-го ОТДЕЛЕНИЯ (схема)
Должен сказать, что среди врачей отделения строго соблюдалась табель о рангах. В "актовой" комнате размещались ведущие врачи - более опытные, с учеными степенями. Рядовые врачи квартировали отдельно, в небольшой комнате возле общих палат.
