губу, прикрывает глаза и опускает голову. Ей было сложно любить Нэйтена, но ещё сложнее оказалось его ненавидеть. Ненависть постепенно уничтожает, скручивает тело до судорог, а плакать нельзя. Слёз нет, они остались высушенными в грязном туалете клуба. Именно там, где она опустилась от любви. И тогда что же лучше? Что меньше приносит ущерба? Память — вот, что приносит ущерб. Всё, что остаётся в нашей памяти, не стереть ластиком. Жизненная киноплёнка прокрутит фрагменты на перемотке, окуная в самые бурные пики чувств. Тогда, когда нам грустно. Тогда, когда радостно. Тогда, когда мы лишились чего-то ценного или приобрели. И тогда, когда причини боль. Жгучую, выворачивающую наизнанку. И, как назло, именно эти моменты остаются самым ярким пятном на плёнке.
— Посмотри мне в глаза и ответь, за что ты меня ненавидишь? — требует Нэйтен, добиваясь её взгляда и, самое важное, это ответа на тот вопрос, который мучает его уже давно.
— За что? — Николь поднимает взгляд, и ей становится тошно — перед ней снова её Нэйтен, трахающий тело Сары, а потом Мэй, и сердце скрипит от старых ран и надрывается от нового крика. — За то, что ты Нэйтен Картер, ненавижу. За то, что ты появился в моей жизни, ненавижу. За то, что не отпускаешь меня, ненавижу. И за то, что уже однажды показал, каково это любить на самом деле, ненавижу.
Нэйтен замер и забыл моргать, от этого зрачок успел охладиться. Столько слов «ненавижу» за раз — это мощно, каждый раз, как новый удар по сердцу, словно чемпион по боксу тренировался с его органом, как с грушей. Он не хочет верить в правду. Пускай она будет сладкой ложью, тогда он проглотит её с жадностью, но глаза Ники пусты, и от этого мороз по коже.
— Николь, — он сжимает губы, с которых срывается болезненный стон. — Пожалуйста, — он тянет к ней руку — прикоснуться и погладить кожу щеки.
Николь отталкивает его ладонь и пихает его в грудь, подальше от себя.
— Скажи, тебе приятно было трахать Сару? А Мэй? Хотя бы сейчас не лги мне, — Николь с прищуром осмотрела парня. Она видит его растерянность. Но снова отвращение встаёт в горле, так, что аж тошнит. — Ты думал, я ничего не узнаю… А я помню каждый грёбанный стон Сары. Ты называешь меня двуличной, а сам трахал ту, которую я не переваривала всем нутром, называясь моим другом. И когда я думала, что, может, что-то изменилось, Мэй оказалась следующей. И знаешь, что? С меня хватит.
Николь открыла двери дома и хлопнула ими перед носом Нэйтена, проглотившим язык. А что ему ответить? Попытаться оправдаться, но ведь всё это правда. Горькая до зуда, правда. Он не хочет оправдываться и не будет отрицать. Но солжёт, если не скажет, что сожалеет. Каждый сожалеет, осознав свои ошибки, из которых строится вся жизнь. И вот теперь он опускает руки. Он сдаётся. Николь Тёрнер выиграла. Он повержен. Его game over настал, забыв сохраниться. Зияющая пустоту в душе поглотила его целиком. Он потерян и больше не вернётся.
Нэйтен отступает от двери, ступает на лестницу, придерживаясь за перила, ступая на заснеженную дорожку, и выходит с её территории, удерживая белый флаг в дрожащих руках. Слабак, аж самому мерзко. Может, сразу ступить в никуда? Забыть себя и постараться просто существовать, периодически мучаясь только от кошмаров? Как наивно.
Повернув направо, он прищуривается. Через три дома припаркована до чёртиков знакомая машина. Нэйтен набирает побольше воздуха в лёгкие и идет прямо к ней, машинально сжимая кулаки.
Стукнув по капоту ладонями, упирая руки в машину, Нэйтен дождался, когда Марк наконец выйдет из неё.
— Сыщиком подрабатываешь? — цедит сквозь зубы Картер.
— Нет, просто присматриваю, — спокойно отвечает Маркус, складывая руки перед собой, боком облокачиваясь на свою машину.
— Мило. Не за мной ли присматриваешь?
— А нахер ты мне сдался? Ты сам по себе придурок.
У Нэйтен сложилось впечатление, что друг специально насмехается. Но как же зря он это делает. Сейчас все нервы Нэйтен навострены и, несмотря на уже избитые костяшки, вмазать, если что, другу ещё будет мощи.
— Оставь её, — выдыхает густой спёртый воздух из лёгких Нэйтен.
— Это не тебе решать. Ты ей не подходишь, Нэйтен.
— А ты подходишь, значит? — Нэйтен медленно повернул голову в сторону друга.
— Да. Я смогу её обеспечить тем, что ты не сможешь дать — спокойствием, — уголок губ Марка приподнялся, и это была конечная стадия терпения.
Удар по челюсти парня пришёлся резким. Он отшатнулся в сторону, едва не потеряв равновесия, и приложил руку к ушибу, затем сплюнул кровь на тротуар, моментально окрашивая выпавший снег в алый цвет. Нэйтен надвигался, и Маркус только и успел поставить блок от повторного выпада и собственным кулаком врезать под дых другу, завязывая драку. Они давно этого ждали, и момент настал, когда им обоим нужно было выпустить пар, впечатывая кулаки в тела друг друга, повалившись на тротуар и валяясь в снегу. Они сжимали зубы, когда новая боль пронзала по лицу или боку, но всё же у Нэйтена больше опыта, и он быстро оказался сверху Маркуса, успев снова попасть ему по челюсти, а занося кулак для нового удара, прорычал:
— Она моя, Марк! Усёк?! Моя!
Но кулак так и остался висеть в воздухе без предназначения, когда на эти слова Маркус рассмеялся.
— Ну что? Дошло, наконец, придурок? — продолжал он смеяться, а Нэйтен только свёл брови, опуская кулак.
— Что ты городишь?
Пэрри облизал сочившуюся кровь из разбитой губы и столкнул Нэйтена с себя, вынудив их обоих усесться на бетонную дорожку.
— Признайся уже, ты её любишь?
Нэйтен покосился на друга. Пэрри не смеялся, он говорил теперь серьёзно, вернее, вынуждал Нэйтен на правду, от которой ему сегодня и так тошно. Он положительно кивает, смиряясь с правдой. Пускай сегодня его всё добьёт окончательно. Терять-то нечего. Любит. Да только смысл теперь в этом.
— А теперь ты должен сказать это ей, — уверил Маркус, опуская руку на плечо Картера.
Нэйтен только хотел ответить, что смысла в этом нет и не было никогда. Чувства пусты, если их не подправлять взаимностью, а если их долбануть об обратное, так и вовсе они обречены. И теперь остаётся только… ничего.
Их разговор прервал сигнал подъехавшей патрульной машины с ослепляющим синим проблесковым маячком.
— Твою мать…
***
Николь сидела на полу в комнате в кромешной тьме. Она облокотилась спиной о стену, а затылком то встречалась со стеной, то снова отстранялась и повторяла так снова и снова. Конечно, так от
