равно.
Она проводила меня до повозки мистера Вэя. Когда я последний раз выходила из этого дома и со двора, Гао Лин и жильцы были единственными, кто решились со мной попрощаться.
Не успела повозка выехать на улицу Свиных Голов, как мистер Вэй запел веселую песню про полнолуние, а я вспомнила, что Драгоценная Тетушка надиктовала слепой нищенке:
Воет собака, поднимается луна.
Звезды навечно пронзают тьму.
Поет петух, встает солнце.
Днем кажется, что звезд никогда не существовало.
Я подняла голову к небу. Оно было таким ясным, таким ярким! Но в душе я отчаянно выла.
Приют располагался в заброшенном монастыре на холме Драконьей Кости. К нему от железнодорожной станции вела извилистая дорога с крутым подъемом. Мистер Вэй пожалел своего осла и последний километр велел мне добираться пешком. С того момента, как он попрощался со мной и уехал, началась моя новая жизнь.
Стояла осень, и большая часть деревьев выглядела как армия скелетов, охраняющая холм и дом на его вершине. Никто не приветствовал меня в воротах приюта. Передо мной стояло здание из высохшего дерева, покрытого потрескавшимся лаком. На голом открытом дворе я увидела девочек в белых рубашках и синих брюках, выстроившихся рядами, как солдаты. Они сгибались в пояснице вперед, в сторону, назад и в другую сторону, как будто их сдувало ветром. Странно было увидеть там же двоих мужчин. Один был иностранцем, другой — китайцем. Второй раз в жизни я видела иностранца так близко. Они шли по тому же двору, неся в руках карты, а следом за ними шла целая группа мужчин с длинными палками в руках. И тогда я испугалась, что случайно наткнулась на лагерь, готовящий армию для коммунистов.
Переступив через порог, я чуть не подпрыгнула от испуга. В большом зале вдоль стен и на самой середине стояли мертвые тела, замотанные в погребальные покрывала. Их было много, двадцать или тридцать, высоких и низких. Я сразу же подумала, что это ожившие мертвецы. Драгоценная Тетушка как-то рассказывала, что некоторые семьи нанимали священника, чтобы он прочел молитвы над покойным и тем самым заставил его подняться и вернуться в дом предков. Мертвых поднимали и вели только по ночам, чтобы они не сталкивались с живыми, в тела которых могли вселиться, а днем они должны были отдыхать в храмах. Тетушка говорила, что сама не верила в эту историю, пока не услышала в ночи бряканье деревянного колокольчика и, вместо того чтобы сбежать, как все остальные жители деревни, спряталась за стеной. Стук, стук. И она увидела их, шестерых. Они были как большие личинки мух, прыгали вверх и вперед на десять футов.
— Не могу тебе точно сказать, что именно я видела, — говорила Драгоценная Тетушка. — Одно только знаю наверняка: после этого зрелища я еще долго была сама не своя.
Я уже собиралась развернуться и убежать, как вдруг увидела блеск золотых ступней. Присмотревшись внимательнее, я поняла, что передо мной статуи, а не трупы. Подойдя поближе к одной из них, я стянула с нее покрывало. Под ним оказался бог Литературы с рогатой головой, кистью в одной руке и чашей отличника в другой.
— Зачем ты это сделала? — услышала я позади себя голос.
Обернувшись, я увидела маленькую девочку.
— Почему он прикрыт?
— Учитель сказал, что он оказывает на нас не лучшее влияние. Нам нельзя верить в старых богов, только в христианских.
— А где твой учитель?
— А к кому ты приехала?
— К тому, кто согласился принять Лю Лу Лин как сироту.
Девочка убежала, и спустя пару мгновений передо мной стояли две женщины, обе иностранки.
Американские миссионеры меня не ожидали, а я не ожидала, что они окажутся американцами. Поскольку я никогда не разговаривала с иностранцами, я могла только молча смотреть на них. У обеих женщин были короткие волосы: у одной белые, у другой — рыжие и кудрявые. А еще на них были очки, из-за чего я решила, что они обе старые.
— Мне жаль это говорить, но с нами никто не договаривался, — сказала мне на китайском беловолосая.
— Жаль это говорить, — добавила вторая, — но большинство сирот гораздо младше вас.
Они спросили о моем имени, но я все еще не могла произнести ни звука, поэтому просто нарисовала иероглиф пальцем в воздухе. Потом женщины заговорили между собой по-английски.
— Ты ведь можешь читать? Можешь прочесть вот это? — спросила одна из них, указывая на объявление на китайском.
— «Ешьте досыта, но не прячьте впрок», — прочитала я.
Потом вторая женщина дала мне карандаш и бумагу.
— А ты можешь написать эти слова?
Я выполнила их просьбу, и они обе воскликнули:
— Она даже не посмотрела на объявление!
Они стали задавать еще больше вопросов. Умею ли я пользоваться кистью? Какие книги я читала? А потом снова заговорили на своем языке и, закончив, сказали, что я могу остаться.
Позже я узнала, что меня приняли не только в качестве ученицы, но и в качестве учителя. Там было всего четыре учителя, выпускников этой же школы, которые теперь жили в одной из тридцати шести комнат бывшего монастыря. Учитель Пань преподавал старшим девочкам, а я стала его помощницей. Когда пятьдесят лет назад он тут учился, эта школа была предназначена только для мальчиков. Учительница Ван преподавала у младших девочек, а ее овдовевшая сестра, которую мы называли Мамой Ван, заботилась о малышках. Старшие девочки, которых специально выбирали для таких заданий, ей в этом помогали. Еще была Сестра Юй, тоненькая женщина с костлявой скрюченной спиной, обладательница тяжелой руки и резкого голоса. Она отвечала за чистоту, аккуратность и хорошее поведение. Помимо составления расписания, по которому девочки принимали ванны, она раздавала задания на неделю и руководила
